– Сплоховал, – серьезно ответил Милевский и подал мне стакан воды.
Пока я пила, он приказал слуге приготовить экипаж, а горничной, собрать мне вещи.
Руки дрожали так, что вода расплескалась из стакана. Отставив его, я взяла салфетку и посмотрела на князя. Алексей стоял у самых дверей и сверял время.
– Сейчас слуга отвезет тебя на квартиру к Клер Дюбуа, – заметил он моё внимание. – Билеты и документы вам обеим доставят туда. Надеюсь то, что гулять по улицам Петербурга теперь не стоит, повторять не нужно?
– А … ты? – испуганно спросила я.
– Я заберу тебя, когда всё успокоится, – ласково улыбнулся мне он. – Но ты меня удивляешь, где твоё любопытство, Мари? Почему не спросишь о Клер?
– Зачем? – я последний раз смяла салфетку в руках. – Вы хорошо знакомы, ты любишь её, ты доверяешь ей.
– О чем и речь, – буркнул князь. – Я ждал если не возмущения, то хотя бы ревности!
Я поднялась на ноги, подошла к нему. Уткнулась ему в грудь лицом и, тяжело вздохнув, сказала:
– Сергей Павлович Милевский женился поздно. Ты родился, когда ему было сорок восемь лет. До того он жил на две страны и имел в Париже продолжительный роман. Когда венценосный кузен твоего отца приказал ему вернуться ко двору и сочетаться браком с твоей матерью, бывшая возлюбленная князя получила приличное содержание. От той связи у неё осталась дочь. Мадам Дюбуа богата, пожалуй, слишком богата для обычной преподавательницы, пусть и иностранки. В разговоре со мной она обмолвилась о русских корнях, а ты как-то давно говорил мне о том, что вопреки запретам отца нашел во Франции единокровную сестру и, даже живя в России, продолжал держать с ней связь, – я подняла на него глаза: – Это ведь Клер?
– Клер, – признался Милевский и погладил меня по волосам.
Я посмотрела в его лицо:
– Вы уверены, что мне правильнее будет уехать, ваше сиятельство? Что если государь пойдет на поводу у толпы, что если решит устроить суд? Тогда я смогу вступиться за тебя перед обвинением…
Алексей горько усмехнулся:
– Как ты умудряешься сочетать в себе такой острый ум и такую поразительную наивность?
Я прикрыла веки. Наивность… да, это так…. Если государь допустит суд, меня не станут слушать. Тем, кто решил уничтожить нынешнюю династию, правда не нужна.
В столовую заглянула Ксения и, объявив о том, что всё готово, оставила нас.
– Почему бы и тебе не отправиться в Париж? Почему бы самому не вернуться, когда всё успокоится? – я сморгнула слёзы.
Нет, он не уедет. Я и сама знаю ответ. Милевский – князь. Долг и честь не позволят ему оставить того, кому он давал присягу. Он останется рядом с Михайловыми, что бы ни произошло.
Он прижал меня к себе, и я обняла его за шею, осыпая поцелуями его лицо.
– Придержи-ка страсть, Мария Михайловна, – тепло рассмеялся Милевский, и я всхлипнула. – Ну, полно тебе, не плачь! Всё наладится.
– Если бы я только могла подумать, чем всё это обернется в будущем!
– Ну, нет! – широко улыбнулся мне он. – Зная тебя, я предположу, что в таком случае ты скорее спустила бы меня с лестницы, чем сказала бы тогда «да». Дело не в тебе. Дело не в нас, – твердо сказал мне Алексей. – Дело в политической обстановке, дело в смерти Дмитрия из-за которой я оказался одним из первых претендентов на российский трон. Если бы всей этой истории не было, её бы придумали!
– Ты прав, – я опустила голову. – Но, может быть, я хотя бы за этот твой финт с судом так не злилась!
Он рукой обхватил меня за подбородок, заставив смотреть ему в глаза. Я положила пальцы на его запястье, Милевский потянулся ко мне и поцеловал меня.
– Иди, переодевайся, – приказал он, оторвавшись от моих губ. – Я зайду за тобой через пару минут.
Я и сама не поняла, как оказалась внутри экипажа. Полностью собранная, с дамской сумочкой набитой наличностью. Алексей приказал вознице ждать и вернулся в дом. Что-то забыл? Я растерянно потерла виски.
Дверца открылась, Милевский запрыгнул ко мне.
– Я хотел вручить тебе это в каком-нибудь ресторане или хотя бы в парке… – ворчливо заметил он, и я увидела бархатную коробочку в его руках, – но решил, лучше сделаю это сейчас.
Князь открыл футляр и, достав из него кольцо, попросил:
– Позволишь?
Я протянула ему правую руку и, когда холодный металл скользнул мне на палец, поцеловала его сама.
– До скорой встречи, милая, – рассмеялся Алексей и оставил меня. – Трогай! – приказал он слуге.
Лошади двинулись.
– До свидания, мой князь, – ответила я пустоте.
Степан вел экипаж в сторону Невского, а я всё смотрела на надетое на пальце кольцо. Белая полоса металла и крупный, сверкающий радугой бриллиант. Почти семь лет прошло с той нашей встречи на речке… семь лет боли и взаимных обид. Я не простила и никогда не смогу простить ему смерть Оли. Я не простила и никогда не смогу простить себе того, что не могу без него жить.
Лошади встали, я выглянула в окно – дорогу впереди перегородил груженый хлебом обоз. Мы почти доехали до Гороховой, и я, наконец, очнулась. Если я уеду, когда вернусь? Что если всё наладится лишь через несколько недель? Что если всё наладится лишь через несколько месяцев! Анна… Васенька… как можно оставить тех, кто стал тебе почти семьей? Не попрощавшись, зная, что живут они впроголодь! И это сейчас, когда в моей сумочке – целое состояние, а на пальце – особняк!
– Степан, сверни на Гороховой! – громко приказала я.
Возница беспрекословно послушался, и я невесело хмыкнула. В статусе невесты князя, определенно, есть преимущества.
Мы доехали почти до самого места. Памятуя предостережения Алексея, я попросила слугу остановиться на противоположной стороне за пару домов до моего. Назвав мужчине номер квартиры соседки, и описав Василия, я приготовилась ждать.
Степана не было долго. Очень долго. Набежали тучи, с неба потоком хлынул теплый летний дождь. Он барабанил мне в стекло, а я до крови кусала губы, заставляя себя сидеть на месте, вместо того, чтобы бежать на улицу и всё разузнать. Что случилось? Анна ушла куда-то? Так ведь рано, она разносила вещи хозяйкам не раньше десяти… да и дождь!
Слуга вышел из подъезда и, ругаясь дождю, направился ко мне. Лицо его было взволнованным, и я занервничала еще больше.
– Что такое? – я сама распахнула дверцу.
Степан стянул с головы кепку и, помявшись, ответил:
– Преставилась соседка ваша, барышня. Третьего дня как… в больнице скончалась. Эпидемия же.
Сердце пропустило удар, и от боли на миг потемнело в глазах.
– О господи… – хрипло пробормотала я. – А мальчик? Василий? Ты уверен? Ты не ошибся? Кто тебе сказал?!
