Он попытался возразить, но я оборвала его:
– И не надо мне говорить о газетах! Даже если они пока молчат, об аресте этом станет известно. Это слабость. Слабость государя. Разъяренной толпе уже бросили Алексея! Выпустят через недельку? Не рассказывай мне сказки, Петя, – зло процедила я.
– А ты-то, конечно, расскажешь всему миру правду! – всерьез рассердился он. – Донесешь её до озверевших работяг! Политика – это жернова, госпожа Шувалова. А ты – даже не камешек, зернышко! Не успеешь пикнуть, как тебя сметут! Хотя, у нас уже есть Благая Зинаида, теперь будет Святая Мария! А живые, Маша, святыми не бывают.
Он спрыгнул со стола и потушил папиросу носком сапога. Я поморщилась – никогда до того Петя не позволял себе мусорить в моем архиве. Оглядевшись, я подошла к одному из шкафов – за ним прятался веник.
– Извини, – буркнул Чернышов, когда я смела мусор в совок и выбросила в ведро у самой двери.
Тяжелый ключ торчал в замочной скважине, я повернула его, запираясь изнутри.
– Заставишь отрабатывать? – хохотнул Чернышов.
– Почти, – кивнула я. – Беру тебя в плен.
– Смешно, – тяжело вздохнул Петя, а я шагнула к нему
– Ты прав. Святая Мария, это, пожалуй, перебор, – серьезно сказала я.
– Слава богу, – фыркнул мужчина.
– И политика – это жернова, я всё понимаю.
– Ты слишком покладиста, значит, будет подлянка, – решил он, и я расхохоталась.
– Полно тебе! Я, конечно, дурная, но, смею надеяться, дура не совсем.
– И что же, никаких больше аргументов против здравого смысла не найдешь? – хмыкнул он.
Я перестала смеяться и под настороженным взглядом друга сняла помолвочное кольцо. Да, друга. Пусть дружба наша и была вынужденной. Спрятав подарок князя в карман летнего платья, я улыбнулась Чернышову.
– Найду, – кивнула я, раскрывая ладонь. – И если мне не вернут Алексея, аргумент этот я предъявлю.
– Ох, бабы, – тихо выругался Чернышов и застыл, завороженно наблюдая за медленно разгорающимся синим пламенем на кончиках моих пальцев.
Un, deux, trois. Один, два и три. Петя побледнел и, с трудом оторвав взгляд от пламени, посмотрел мне в глаза.
– Ангел… – выдохнул он и попытался пасть предо мной на колени.
– Не вздумай! – смыкая ладони, рыкнула я на него.
– Прости, – ошарашенно пробормотал он и вновь потянулся за папиросой. – Не ожидал…
– Если ты опять закуришь, меня вытошнит, – призналась я.
Петя резко опустил руки, и я заметила, что ладони его дрожат. Он смотрел на меня как на икону, то же обожание, та же тоска, трепет, даже страх.
– Значит, не врала Зинаида… Ты пришел…
Благоговение, суеверный ужас...
Я разозлилась. Так, как, пожалуй, не злилась никогда.
– Ага, – прошипела я. – Пришел! Свалился с неба в архив полицейского сыска, а отсюда прямиком в княжескую постель. Мы, ангелы, знаешь ли, редкие затейники, Петя!
Он подавился, но взгляд его, наконец, стал осмысленным. Я вернулась на свой стул.
– Какой, к черту, ангел? – вновь потерев ноющий лоб, я подхватила остатки чая и допила его одним глотком.
– Какой-какой, – хмуро повторил Чернышов. – Дурной.
– Да ты никак пришел в себя? – обрадовалась я. – И что, даже хвалу мне возносить не будешь? Я же чудо! Из чудес.
– Не кривись, я всё понял, – заявил Петя.
– Всё, это что?
– Всё, это то, что уговоры бесполезны, никуда ты не поедешь.
– Не поеду, – я кивнула.
– А я ещё тебя ангелом звал, – вдруг расхохотался Петя и, смахнув с глаз выступившие слёзы, сказал: – Идём, провожу тебя до дома. Да со Степаном потолкую о том, о сём.
– Зачем это?
Чернышов подал мне руку, и я поднялась, опираясь на его ладонь.
– Затем, что всё даже хуже, чем можно было представить, – вглядываясь в моё лицо, заявил он. – Алексей Сергеевич, конечно, знает, – Петя не спрашивал, но я всё же кивнула.
Мы вышли в коридор, Чернышов запер архив и, спрятав ключ куда-то в карман, тихо заметил:
– Богатство, положение в обществе, любимая женщина, пусть та и с придурью, но ведь как хороша, – невесело хмыкнув, с ног до головы осмотрел меня он. – Как тут не позавидовать Милевскому?
Я склонила голову к плечу, а Петя договорил:
– Но я не завидую, Маша. Не дай бог такую судьбу.
Глава 22
На город опускались сумерки. Белое северное небо, наконец, начало темнеть, а я только проснулась. И выспалась – сон мой был лишен сновидений. Петя сдержал слово, проводив меня до дома Клер и даже немного выгуляв. Степану он приказал высадить нас на Пяти углах, оттуда мы шли пешком.
За стенкой, в столовой, тихо смеялась француженка, ей вторил звонкий мальчишеский голос. Я посмотрела на часы. Девять! Уже ночь! Я проспала весь день…
Забрала ребенка и скинула его на чужие плечи! Достойный поступок, ничего не скажешь. Что я там говорила Насте? Упиваться страданиями? А сама-то лучше ли?
Резко сев, я свесила ноги с кровати. Голова немного кружилась, вероятно, от голода. Еще бы! Чашка кофе с утра, и Петин пирожок в обед.
Одевшись, я привела себя в порядок и вошла в столовую. Клер обрадовалась мне и сразу же накормила, расстроенно вздыхая, что отбивная уже успела остыть. Вася делился со мной своими успехами – за день он успел выучить множество французских слов и теперь старательно картавил, гнусавил и округлял рот в окончаниях, чтобы русское «э» перешло во французское «о».
– Замечательно! – искренне похвалила его я.
Он зарделся, Клер на родном языке поделилась со мной восторгом о способностях мальчика, и пока мы с ней переговаривались, Вася зевнул.
– Устал, – улыбнулась мне женщина.
Я положила ладонь на её руку и, чуть сжав тонкие пальцы, сказала:
– И вы.
– И я, – согласилась она. – Но мсье Чернышов грозился прийти с новостями…
– Ложитесь. Я передам вам всё слово в слово. Обещаю.
Да, Петя действительно должен был прийти с новостями. В свете открывшихся ему обстоятельств, лучшим решением он посчитал предупредить Милевского о моей угрозе.
«А там уж … может, хоть князя послушаешь», – махнул на меня рукой он.
Я уложила Васю и устроилась рядом, ласково перебирая его волосы. Он так устал, что мгновенно уснул, не дослушав сказку, только по-прежнему крепко обнимал меня даже во сне. Золотой мой…
Стемнело, и под мерное дыхание ребенка я снова начала засыпать. Вот тебе и выспалась… Вася заплакал во сне, и я проснулась. Как бы ни прятал он боль и страх, они вгрызались в детскую душу, рвали её на части, оставляя в маленьком сердце раны.
