– И где теперь князь?
– Так … в бастионе. Трое там у входа встали, пророка от тюрьмы отгонять.
– Ясно, – кивнул Бортников и, повернувшись ко мне, мягко сказал: – Не стоит нам идти дальше, Машенька. Слышите? Затопчут. А что до князя – так чуть подождать. Три человека против пророка – ничто. А если станут стрелять в Зинаиду, так их всех голыми руками разорвут.
– И тогда бойня будет, – посмотрел на меня охранник.
Я медленно выдохнула. Господи, помоги, дай мне сил, и я выполню волю твою, я больше не стану противиться…
Подул ветер, потянулся к моим волосам, швыряя короткие пряди в лицо. Фыркнула лошадь, хлестнула по спине хвостом. Бортников вновь взял меня за руку, в ушах поднялся звон.
– … переброситься парой слов по работе… подождете? – разобрала я и кивнула.
Он спрыгнул на мостовую и, крикнув вознице, чтоб ждал за мостом, нервно стуча каблуками о гранит, направился к охраннику. Подожду. Да, я жду.
– Ожидание прекрасно, Алиса. Я буду ждать тебя там, в бездонной норе. Скажи, ты придешь?
– Да, ваше высочество. Я приду.
Я уже здесь.
Извозчик дернул за повод, коляска проехала вперед. Гомон и крики многократно усилились эхом. Там, за аркой, на площади я видела людей. Резко открыв дверцу коляски, я спрыгнула на землю. Пошатнулась и едва удержала равновесие, краешком сознания отмечая, что жар идет от гранитной мостовой. Сцепив челюсти, я рванула вперед.
– Маша, куда вы! Нельзя!
Под сводами арки пахло мочой. Согнувшись в рвотном позыве, я закрыла рукою рот. Вперед, не Алиса. Вперед!
Людские спины стали ближе, и ближе стали голоса. Воздух нагрелся, дрожал. Мужики осеняли себя крестом, охали бабы. Босые дети вставали на носочки, наклонялись, пытаясь углядеть нового мессию.
Господи, зачем же здесь дети!
– Маша!
– Благая! С нами Зинаида! С нами господь наш!
Я бросилась в толпу, со всех сторон тянулись ко мне людские руки, цеплялись за белое кружево грязные пальцы, но я упрямо рвалась вперед, к пророчице. Выстрел. Кто-то завизжал. Кто-то упал на землю, загомонили бабы. Но крики тонули в восторженных:
«Смерть! Смерть убийце!» – ор набатом стучал в ушах, и в одно безликое лицо сливалась перед моим взглядом толпа.
Бойня, будет бойня!
Господи, что же вы делаете? Женщины, дети! Неужто вы готовы помереть за крики сумасшедшей бабы!
– Маша!
Что мне делать?! Ангел должен кричать…
– Остановитесь! – что было сил, заорала я. – Люди! Опомнитесь!
В мой локоть впилась рука. Я моргнула, вглядываясь в искаженное злобой лицо. Мужское ли, женское?
– Убийцы! Защищаешь их, барынька? А сама-то ты не такая же? А сама-то ты, кто?!
Я оглохла, и от гнилого дыхания к горлу снова подступила тошнота. Меня потащили вперед.
– Очиститесь! – услышала я полный ярости крик и увидела её – Благую Зинаиду.
– Ну, говори! – хохотнув, приказали мне и швырнули под ноги пророку.
Я пошатнулась, в глазах потемнело, и я упала, рассадив ладони об острые камни. Стало тихо, или то играло со мной шутки восприятие. Грязные растоптанные женские туфли оказались у моего лица.
– Как смеешь ты вставать на пути пророка! – заорала Зинаида.
Будто грязного пса, она пнула меня в плечо, люди рядом радостно заулюлюкали.
– Ты, всю жизнь жирующая за счет несчастного народа?!
Я привстала на локтях и, сощурившись, окинула толпу рассеянным взглядом. Злая, яростная, веселая – она ждала. Ждала, что прикажет ей Зинаида. И у ног её, в пыли, под алчущими до крови взглядами ждал приговора давно разбившийся о землю ангел.
– С нами господь! С нами ангел! – воскликнула она.
Я мотнула головой, подымая глаза на пророка. Она возвела очи к ангелу на шпиле собора, осенив себя крестом, бросила на меня полный ярости взгляд – и замерла, затряслась, выпучив блеклые глаза, руками схватилась за горло.
– Ангел… – захрипела она, изо рта её пошла пена.
– Да, – рассмеялась я безумным смехом. – Я с вами! Дай же мне руку, Благая! – приказала я, вставая.
Она заскулила, отшатнулась от меня, закрывая лицо локтем.
– Ты ведь пророк, так неужто боишься? – зло спросила я и, хватая её за рукав, загорелась.
Вся. До кончиков пальцев.
– Ангел! – заорали вокруг.
В летнем небе сверкал золотом ангел. Трещало пламя, синие всполохи бежали по моим рукам. Тлело в огне моё платье, но боли не было. Я больше не противилась воле господней, я приняла судьбу, я больше не желала себе епитимию!
– Бегите! Идите домой! – приказала я.
Но люди крестились, падали на колени, и, баюкая обожженную руку, протяжно выла на одной ноте Зинаида. Только князя нигде не было…
– Бегите! – разрыдалась я.
В огне моем горят люди, не монархи…
– Князь! – срывая голос, закричала я что было сил. – Ты обещал! Ты дал мне слово!
Пламя летело к небу, я сцепила челюсти.
– Маша!
Сжав руки в кулаки, я повернулась на голос. Князь схватил меня в охапку, и опало пламя.
– Какого черта?! Я же сказал тебе сидеть дома, Маша! – рявкнул он на меня.
– Ты обещал! – я извернулась и ударила его кулаком в грудь. – Ты дал мне слово, что всё будет в порядке, а тебя чуть было не расстреляли!
«Царь, истинный царь! – кричали вокруг. – Ура! Славься»
– Что за дурь, Маша? У меня военные, Чернышов, вон, летит! Только убийцу нашли, но зря я расслабился! – он до боли сжал мои плечи.
– Дурь? Это – дурь?! – зло воскликнула я. – И убийца не батюшка Павел!
Милевский замер.
«Не смей!» – хрипло заорал кто-то. Среди радостных воплей вдруг раздался звук выстрела.
Я вздрогнула. Алексей дернулся и, закрывая меня собой, уклонился куда-то в сторону. На грудь мне брызнуло что-то горячее. По-прежнему удерживая меня в руках, Алексей, зашипев, стал заваливаться на бок. Пытаясь удержать его, я и сама начала падать. Ледяными пальцами я вцепилась в его рубашку, чувствуя горячую липкую … кровь. Это – кровь!
