Что так удивило её? Что она увидела во мне?
Кто-то толкнул меня в плечо, и я очнулась. Коротко кивнула женщине и отвернулась, намереваясь уйти, наконец, с рынка.
– Подошдите, – чуть шепелявя и растягивая гласные, сказала она, и я остановилась, вновь разворачиваясь к ней лицом.
– Спасибо, – она улыбнулась, лицо её преобразилось, осветилось изнутри. – Я только вчера приехала в Империю.
Иностранка. Вот оно что.
– В Петербурге нужно быть начеку, – ответила я и поняла, что тоже улыбаюсь в ответ. – Откуда вы?
– На-че-ку, – повторила она. – Какое интересное слово, – её глаза лучились, словно я сказала ей не пустую фразу, а открыла какую-то очень важную тайну или рассказала веселый анекдот. – Я приехала из Парижа.
Париж... Перед глазами замелькали картинки далекого прошлого. Я и Ольга, с восторгом изучающие мамино платье, пошитое специально для Grand Opéra. Мы были совсем детьми, нас оставили дома. Тот особняк недалеко от Елисейских полей был продан отцом первым.
– Etre sur ses gardes, – перевела я.
– Вы говорите по-французски? – обрадовалась она и перешла на родной язык: – я удивлена. Я собираюсь отобедать, составите мне компанию?
– Простите, – я покачала головой. – Спешу.
– Как жаль, – расстроилась француженка. – Студентки пока опасаются сближаться с иностранной преподавательницей, а профессора в России – сплошь мужчины. Это так непривычно … принимать пищу одной…
– И быстро, – понимающе подхватила я. – Никаких тебе субботних обедов.
Родители возвращались с них за полночь…
– Это разбивает мне сердце! – эмоционально воскликнула она. – Ваш город совсем не любит гостей.
– Вы заставляете меня испытывать за него стыд, – рассмеялась я. – Но поверьте, он совсем не так суров, каким кажется на первый взгляд. Вас просто не представили ему должным образом.
– И это грустно, – согласно вздохнула она.
– Но это можно исправить, – неожиданно для самой себя сказала я. – Хотите, завтра в пять часов я зайду за вами на проходную и познакомлю вас с вечерним Петербургом?
Француженка неверяще на меня посмотрела и тихо ответила:
– Да.
Господи, что я делаю? Мало мне проблем… неужели ради возможности говорить с кем-то по-французски я готова идти через весь город? Неужели настолько тоскую по прошлому?
– Очень, очень хочу! – пылко заверила меня она и протянула ладонь. – Только боюсь быть вам в тягость…
– Ни в коем случае, – я пожала её руку. Крохотные пальчики её оказались неожиданно сильными.
– Меня зовут Клер. Клер Дюбуа, – представилась моя новая знакомая, и только тогда я поняла – мне не стоило даже заговаривать с ней.
Я снова забылась. Госпожа Шувалова изволила вспомнить детство! И теперь должна представиться в ответ. А заодно объяснить, почему ходит в поношенном пальто и трехрублевых калошах. Да-да, графинюшка. То весь твой бюджет.
– Что-то не так? – заглянула она мне в глаза. – У вас уже есть планы?
– Нет-нет, – выдавила я. – Я приду завтра.
Приду, раз обещала. Держать слово – единственное, что я могу себе позволить сейчас.
– Меня зовут Мария, – сообщила я. Назвать фамилию так и не смогла.
– Я буду очень ждать, Мари! – воскликнула Клер.
Я дернулась, пощечиной ощущая своё имя.
– Кому ты пишешь, Мари?
– Подруге, – я сминаю в руке листок, закрываю резную крышку бюро и встаю с кресла.
– О чем? – он подходит ближе.
Вечернее солнце гаснет в его глазах.
– Я лишь призналась в чувствах к её брату.
– Денских не допустит этого брака, – Алексей кривит губы, да только я вижу, что попала в цель.
– Брак? – расправила платье. – А я и не говорю о браке. У меня нет приданого, у меня нет больше имени, у меня и наследства-то нет. Однако, мне надо на что-то жить. Не вы ли мне это говорили?
– Вот как? – едва сдерживаемая ярость во взгляде. – Вот, каков твой выбор, Мари? – он хватает меня за плечи. – Станешь содержанкой? Пойдешь по рукам? Это ведь лучше, чем быть княгиней Милевской, верно?
Мне больно – его пальцы наверняка оставят на моей коже отметины. И как же мне радостно от этого, как мне хорошо!
– Верно. – Соглашаюсь я, глядя ему в глаза, и добавляю: – Господин опекун.
Ну же, ваше сиятельство! Уступи! Ударь же меня!
Он часто дышит, я вижу, как трепещут крылья его носа, как бьется проступившая на виске вена, опускаю взгляд – под изящной линией усов от ярости подрагивают губы. Милевский отпускает меня. Я улыбаюсь. Это – моя победа. Но он ладонями обхватывает моё лицо и … целует.
– Верно, – оторвавшись от меня, выдыхает князь, – твой опекун.
Мучительно медленно его пальцы опускаются с моей щеки на шею. Это больнее, чем боль. Это страшнее. Меня колотит, я закрываю глаза. Мужская ладонь обжигает. Я отворачиваюсь, но он не отступает. Я чувствую жар его тела за своей спиной, я слышу его дыхание. Он наклоняется к моему уху и, губами почти касаясь моей кожи там, где только что лежала его рука, убивает:
– Несостоявшийся муж твоей старшей сестры. Единственный, кто согласился оплатить долги твоего батюшки.
– Какое благородство. Кто просил вас об этом? Вы вполне могли отдать эту честь господину Бортникову, – я рукой вытираю рот и хрипло смеюсь.
Только мы оба знаем – в этот раз снова ведет Алексей.
– Бортникову? – он смеется. – Ну уж нет, милая. Я не собираюсь отдавать тебя этому лису. А Анастасия давно не отвечает на твои письма. И ты давно не пишешь ей. Её брат не увлекается девушками. Ты снова обманываешь меня, Мари.
Мари…
– Шувалова, – добавила я. – Мария Шувалова. Всего доброго, мадам Дюбуа, – отрывисто поклонилась и, не оглядываясь, ушла с площади.
Стыд и пустые сожаления давно пора оставить в прошлом.
Глава 4
Тучи снова затянули небо плотным покрывалом. За короткое солнечное утро черный снег успел немного подтаять. Я посмотрела себе под ноги и, невесело хмыкнув, похвалила себя за предусмотрительно купленные калоши.
Планировка столицы довольно проста. Прямые линии широких улиц и маленьких, таких же прямых переулков. Город велик, путь от Сенной до Никольской площади занимает довольно большой промежуток времени, если не знать коротких путей.
Узкий проход вывел меня на площадь. Издали завидев храм, я перекрестилась. Двустворчатая кованая калитка двора собора была приветственно распахнута. Горожане (в кои-то веки улыбающиеся!) несли в церковь праздничные угощения, а я не могла заставить себя сделать шаг. Подняла глаза на небесные стены храма и пальцами вцепилась в ледяные металлические прутья. Даже под хмурым небом золото куполов слепило глаза.
