Глава 1
Интригующий полумрак, всплакнувшие ароматным воском свечи, объятия, солоноватые на вкус поцелуи. Она вскрикнула: «Да!» — а потом еще четыре раза: «Да! Да! Да! Да!» — что должно было означать множественный оргазм. Это «да» клокотало в ее горле, как кипящий бульон. Она запутала пальцы в его волосах, длинных и мягких, как у десятилетней девочки. Ей всегда нравились мужчины с длинными волосами — ей казалось, что в этом есть нечто первобытное, дикое. А Оля Бормотухина предпочитала диких мужчин.
Она успела запомнить эту нарастающую, как снежный ком, сладость перед тем, как проснулась.
Оля села на кровати и потянулась к выключателю. Ее аккуратная одинокая спальня была оформлена в кокетливо-предсказуемом стиле старой девы, которая все еще надеется, что когда-нибудь эту комнату посетит мужчина. Тот самый, который заставит ее вскричать это вибрирующее «да». Розовые обои, гортензия на подоконнике, глупые керамические свинки и псевдофарфоровые балерины в старомодном серванте, светильник в форме сердца.
И опять ей приснился дурацкий эротический сон. В главных ролях — она сама и, как всегда, длинноволосый Эрос, лица которого производители снов предпочитали ей не открывать.
Тип без лица. Зато с таким членом, о котором она будет думать еще не одну бессонную ночь — пока не решит, что это патология — влюбиться в приснившегося мужчину.
Полтора года у Ольги Бормотухиной не было секса. А то, что случилось полтора года назад… об этом лучше и не вспоминать. Убогое соитие с полупьяным коллегой на корпоративной новогодней вечеринке.
Коллега был влюблен в Олину сестру Владу. Весь вечер он жаловался Оле, какие все женщины суки, а Влада — в особенности. Оля сочувственно кивала, кажется, ей было и вправду жаль этого угрюмо опрокидывающего рюмку за рюмкой неудачника. Она не понаслышке знала, что такое быть отвергнутой. Только вот она-то к этому состоянию давно привыкла, а он, бедненький, никак не мог смириться с тем, что вопреки законам мироздания женщины-планеты не вращаются вокруг него, а находятся в вечном хаотичном поиске более жаркого солнца.
Все закончилось молниеносным сексом прямо в гардеробе офиса. Он ее не поцеловал, не раздел. Просто задрал ее длинную юбку, спустил до колен ее утягивающие колготки плотностью восемьдесят ден, несколько раз ткнулся в ее не успевшую увлажниться плоть мягковатым членом, кончил и отправился в туалет — от выпитого его тошнило. Теплая сперма стекала по ее бедрам. Оля вытерла ее ладошкой и понюхала руку. Ей нравилось, что от нее пахло мужчиной. Некоторое время (минут пятнадцать, не больше) она несмело надеялась на то, что он вернется, предложит проводить ее до дома, останется на ночь — вот так и начнется их многолетний роман. Она попробует в него влюбиться. Это будет совсем несложно.
Но он не вернулся. Тогда она вымыла руки и отправилась домой на такси.
В свои двадцать пять лет Оля Бормотухина весила сто двадцать девять килограммов. Она ничего не могла с этим поделать. Нет она не была обжорой и не принимала гормональных препаратов. Просто так получилось — вот такая проказа природы-шутницы. Она всегда была толстой, с самого детства. И всегда выглядела старше своих лет. Все удивлялись, когда узнавали, что Оле всего двадцать пять. Ей вполне могло быть и тридцать пять, и сорок — этакая безвозрастная пышка с нависающими друг над другом подбородками, пухлыми коленками и мощной, как у метателя ядра, спиной.
Иногда она думала о том, что это несправедливо. Ведь лицо у нее было очень даже ничего — ярко-синие глаза, носик прямой и аккуратный, нежный румянец на щеках, полные яркие губы. Но кому нужны эти правильные черты, если они безнадежно затерялись в тугих, как воздушные шарики, щеках?! На нее никто никогда не смотрел как на женщину. Незнакомые люди при ее появлении прятали в лучшем случае улыбку, в худшем — сочувственный взгляд; знакомые с ней дружили — искренне, но без особого энтузиазма.
…У Оли не было подруг.
То есть, конечно, было несколько ровесниц, с кем она время от времени попивала кофе или легкое вино в вечерних барах. Но разве можно назвать настоящими подругами тех, кто стесняется представлять тебя своим знакомым. Как будто бы сам факт дружбы с такой толстухой и на них отбрасывает уродливую тень. Разве можно назвать подружками тех, кто смотрит на тебя со снисходительной жалостью? Кто тактично не обсуждает в твоем присутствии мужчин — они все думали, что Оле обидно выслушивать подробности их многочисленных романов. Они, идиотки, воображали, что говорить с Олей о любви — это все равно что обсуждать прелести конькобежного спорта с безногим. Все равно что слепому рассказывать о том, как красив город по вечерам. Они априори полагали, что влюбиться в нее невозможно. Что и она не способна полюбить.
А ей нравился оператор по имени Гоша Кудрин. Оля работала корреспондентом телепрограммы «Культурная контрреволюция», и они часто выезжали вместе на съемки. Гоша был чем-то вроде секс-символа программы. Даже странно, что такого яркого мужчину смогла увлечь профессия оператора. С его карими оленьими глазами, греческим носом и мило кудрявыми русыми волосами, по справедливости, надо было бы находиться по другую сторону телекамеры. Почти все редакционные дамы были в Гошу влюблены, кое-кто — молчаливо, иные — страстно, не скрывая своих чувств и не стесняясь сантиментов. И Ольга Бормотухина не была исключением — одно время она просто с ума по нему сходила. По дурацкой школьной привычке выводила его имя на последних страничках растрепанного органайзера. Несмело примеряла к себе его фамилию — Кудрин. Георгий Кудрин — что может быть красивее? Ольга Кудрина — звучит божественно, не находите? Каждое утро она гипнотизировала недра стенного шкафа, пытаясь выбрать наряд поэффектнее. А потом поняла, что напрасно все это. Ослепительному Гоше Кудрину все равно, в чем она придет на работу. Даже если она наденет сильно декольтированное красное платье в стиле танцовщицы фламенко (платье это она зачем-то купила несколько лет назад во время рождественских каникул в Париже. Купить-то купила, а вот носить не решалась) — даже в этом умопомрачительном платье, которое ее, кажется, стройнит, Гоша будет воспринимать ее не как сексуальный объект, а как груду жира. Какая разница, во что упакован жир?
Ольга успокоилась. И это была ее защитная реакция на его дразнящую красоту и горячий, как извержение вулкана, взгляд. В самом деле, не плакать же ей теперь, если Гошка не видит в ней женщину.
Он к ней неплохо относился. И даже придумал ей прозвище — Борец Сумо. Оля делала вид, что она в восторге от меткой шутки. Но вообще-то она никогда не слышала ничего более обидного.
Когда он называл ее так, ей хотелось встать на цыпочки, выпятить грудь и губы: ты что, не видишь, как я сексуальна, козел?!
…«Моей неотразимой доченьке от любящего отца». Так было написано на новогодней открытке, которую Оля на днях получила от родителя. Сначала она решила, что папа просто издевается над ней. Но потом заставила себя поверить в то, что любящим ее людям она и в самом деле кажется красивой. Поверить в это было легко, потому что ей очень хотелось верить.
