«Пойдем в дом», — сказал «квартирант», и она послушно последовала за ним. Там, на веранде, все и произошло. Оле было больно, слава богу, все закончилось быстро. Она еще несколько минут приличия ради полежала рядом с ним, хотя ей было неприятно, потому что от него кисло пахло застарелым потом. Потом она начала одеваться. «Телефончик запиши!» — попросил он. Так она и сделала. А он — вот подлец! — даже и не подумал позвонить.
Что потом? За ней никогда никто не ухаживал по-настоящему. На журфаке был приятель, с которым они вместе готовились в библиотеке к семинарам. Ему нравилась Влада — а кто бы сомневался, — Влада нравилась всем. На этой почве он с Ольгой и сошелся. Все жаловался ей на бессердечность сестры. А Оля ее неумело оправдывала. А потом произошло вообще непостижимое — она умудрилась влюбиться в этого Владкиного обожателя. Непонятно, чем он ее взял — может быть, она была из породы женщин-матерей, которым нравится утешать и сочувствовать? Она не знала, стоит ли сказать ему о пугающем ее саму чувстве или молчаливо страдать в унисон с объектом обожания? А если сказать, то где взять правильные слова? У нее не хватило терпения промолчать, и однажды она коряво и неумело объяснила шокированному юноше, что на самом деле бессердечна не Влада, а он сам. Он ничего не ответил. Зато поцеловал ее. Кто бы знал, как счастлива была она в тот момент! Она сама расстегнула верхнюю пуговичку его застиранной рубашки — ей казалось, что так все и должно быть. Он не сопротивлялся, хотя и выглядел смущенным.
А потом он объяснит ей, что минутная эйфория, которую Ольга приняла за страсть, была, увы, ошибкой. Гормоны разбушевались, скажет он с виноватой улыбкой, перед тем как торопливо одеться и покинуть ее квартиру. Больше он ей никогда не позвонит. Конечно, они будут время от времени сталкиваться в университетских коридорах, но он не скажет ей ничего, кроме нейтрального: «Привет. Как дела?»
Потом несколько лет у нее никого не было. Если не считать мимолетного сексуального инцидента на корпоративной вечеринке. Вот такая убогая личная жизнь.
И вот — она сидит в дорогом ресторане, полупьяная и расслабленная. Напротив нее — мужчина, похожий на известного певца. К тому же он внимательный, остроумный, не жадный, и, самое главное, она ему, кажется, нравится всерьез. Он станет ее четвертым любовником. Она к этому вполне готова. Она должна проявить инициативу — прямо сейчас.
— Будешь десерт? — спросил Эдик. — Рекомендую тирамису.
— Воздержусь. Знаешь что, поехали лучше домой, — сказала она, стараясь выразительно смотреть ему в глаза.
Если он и удивился, то виду, по крайней мере, не подал.
У подъезда он ее не поцеловал. Это показалось ей странным. Может быть, он несколько старомоден и считает, что первое вечернее свидание не должно обернуться утренним кофе в постель, — что ж, за это его можно только уважать. Но поцелуй, поцелуй на прощание — на это Ольга рассчитывала твердо. На самом деле она и на большее согласилась бы — стоило ему только предложить. Когда они ехали домой в такси, она лихорадочно припоминала, насколько катастрофичен беспорядок, оставленный ею в квартире. Кажется, она не помыла посуду… Не беда. Можно провести его сразу в комнату… Уже почти неделю не меняла постельное белье… Ничего страшного, оно всего лишь пропахло апельсиновым гелем для душа и ментоловой китайской мазью для век. Оставалось надеяться, что запах ментола не способен отбить у него сексуальное возбуждение. Ничего вопиюще безобразного типа грязных колгот на кухонном столе или забитого волосами стока раковины она припомнить не смогла. Значит, она может, понизив голос, небрежно пригласить его на кофе. Правда, вот кофе в ее кухонном шкафчике нет, но, надо полагать, его устроит и посткоитальная чашечка чаю.
Так она и сделала. Когда он вышел из машины, чтобы многословно попрощаться, Оля набрала в грудь побольше воздуха и выпалила:
— Как ты относишься к чашечке кофе перед сном?.. То есть кофе у меня как раз нет, зато есть зеленый чай, молоко и томатный сок… правда, пакет простоял в холодильнике четыре дня… Боже, что я несу?
Он рассмеялся, как ей показалось, немного натянуто.
— Оленька, я бы с радостью, очень интересно посмотреть, как ты живешь, но мне завтра так рано вставать… Думаю, в другой раз.
Оля сделала вид, что отказ ее ни капельки не тронул.
— Да, ты прав. Я тоже устала… Что ж, спасибо, и… — она вопросительно посмотрела на него, ей показалось, что настал крайне удобный момент для поцелуя. Что может быть естественнее — притянуть ее к себе, сомкнуть руки на ее талии (это непросто — обнаружить талию Ольги Бормотухиной, но разве это может иметь какое-то значение для влюбленного мужчины?!).
— Тогда давай прощаться. — Он церемонно поцеловал ее руку. Вернее, просто коснулся безжизненными губами ее замерших пальцев. — Спасибо за прекрасный вечер.
— Тебе тоже.
— Ну, я поехал, — он улыбнулся и нырнул в прокуренное такси.
И Оле ничего не оставалось, кроме того, как помахать ему рукой, поправить сумку на плече и с прямой спиной прошествовать к подъезду.
В ту ночь она долго не могла уснуть.
Оля по-турецки сидела на широком подоконнике и меланхолично взирала на пустынный двор. Время от времени у подъезда останавливались какие-то машины, из которых с пьяноватой аккуратностью вываливались подгулявшие люди — смеющиеся женщины в расстегнутых пальто, краснолицые мужчины с блеском предвкушения в замутненных вином глазах…
В одной из женщин Оля узнала соседку по лестничной клетке — тридцатипятилетнюю рыжую Милку, которую дворовые старухи величали не иначе как «разбитная разведенка». Кудрявая зеленоглазая Милка меняла мужчин, как нижнее белье. Тонкие стены в панельном доме: частенько Оле приходилось засыпать под неумолчное «Ах!», доносившееся из Милкиной квартиры.
Вот и сейчас соседка возвращалась домой не одна. Ее провожал мужчина — с виду совсем молодой. Худенький, узкоплечий юноша лет, может быть, двадцати. Оля прищурилась, стараясь рассмотреть каждую деталь, — разворачивающаяся перед ее глазами жанровая сценка показалась ей очень даже интересной.
Вот Милка повернулась к провожатому и, подняв руку, небрежно помахала пальчиками, словно муху жирную пыталась отогнать. Оля сразу поняла, что рыжая соседка не слишком трезва. Милка покачивалась на тоненьких каблуках, как осинка на ветру.
Но кавалер ее был не по возрасту настойчив. Несколько секунд промедления, и вот он дернулся вперед, как бегун, среагировавший на выстрел стартового пистолета. И вот он уже мнет вяло отбивающуюся Милку в жарких крепких объятиях, его руки отрывают пуговицы ее пальто. Милка сначала отбивается, но потом сдается на милость победителя. Она извлекает из кармана гремящую связку ключей и кивком головы приглашает его зайти в подъезд.
Все ясно, опять всю ночь Оле придется выслушивать сладострастные Милкины вопли.
Оля вздохнула.
В тот момент она и ненавидела развратную Милку, и немного завидовала ей. Хотя чему тут завидовать? Милка одинокая, у нее есть десятилетний сын, который живет с родителями ее бывшего мужа. Чтобы повидаться с собственным ребенком, Милке приходится унижаться перед сварливой экссвекровью, которая ее на дух не переносит. Наверное, ей, как и любой женщине, хочется найти свою уютную гавань, но все мало-мальски приличные порты безнадежно заняты другими шхунами, вот и мотается наша Милка по штормовому морю.
