— Половина пятого.
Оля уже привыкла, что если мужчина обращался к ней с двусмысленным вопросом о времени, то он и имел в виду именно время, а вовсе не возможность с ней побеседовать.
Но брюнет не спешил, вежливо ее поблагодарив, удалиться по своим делам.
— Вы здесь хорошо ориентируетесь? — продолжал улыбаться он.
— Довольно хорошо, — сдержанно ответила Оля. Она чувствовала себя немного неловко оттого, что он не стеснялся внимательно ее разглядывать.
— А мне вот маме подарок надо купить, — простодушно объяснил брюнет, — ко дню рождения. Хотел подобрать какие-нибудь духи и запутался. Ничего в этих ваших женских штучках не понимаю.
Он замолчал и посмотрел на Ольгу, как ей показалось, вопросительно. Пауза затянулась. Оля исподтишка рассматривала его. Высокий, глаза карие, как у оператора Гоши Кудрина. С одной стороны, она была бы совсем не против помочь ему выбрать духи. Тем более что у Оли было чуткое обоняние, она хорошо разбиралась в ароматах, и была уверена, что у каждого запаха есть свой характер. С другой стороны, почему он привязался именно к ней? Он хорош собой, молод и, кажется, нахален. Мог бы выбрать кого-нибудь постройнее…
— Просто от вас приятно пахнет. — Его улыбка стала еще шире. Чеширские котики отдыхают.
— Что? — удивилась она.
— Вы, наверное, думаете, почему я к вам привязался? Так вот, я и объясняю. Пахнет от вас приятно. Что это за духи?
— Я не пользуюсь духами, — смущенно пробормотала Оля. — Это апельсиновое масло. У меня есть еще коричное, хвойное… Зачем я вам это объясняю? Если хотите, могу помочь подобрать духи для вашей мамы, время у меня есть.
— Вот спасибо! — искренне обрадовался он. — Меня зовут Эдуард. Можно Эдик.
— Оля.
Она засуетилась, занервничала немного. Махнула рукой в сторону парфюмерного отдела, при этом с ее плеча съехала сумка, раскрылась, упала… Эдуард помог собрать с пола рассыпавшиеся мелочи — бумажник, авторучку с изгрызенным концом (какой позор! Позор!!), гигиеническую губную помаду, носовой платок — слава богу, свежий, пахнущий лимонным мылом.
— Как зовут вашу маму? — спросила она, просто для того, чтобы не молчать. Затянувшееся молчание вгоняло ее в краску не хуже его пристального взгляда.
— Лидия Юлиановна.
— Да вы что? — ахнула она. — Мою прабабушку звали Лайма Юлиановна. Редкое имя — Юлиан.
— Вы знали свою прабабушку?
— Кажется, да, — рассмеялась она, — а какие запахи нравятся вашей маме? Какая она?
— Странный вопрос, — нахмурился Эдуард, — она учительница музыки. Высокая. У нее нет ни одного седого волоска. Представляете, а ведь ей уже под шестьдесят. Такая прихоть природы. Она ни разу в жизни не красила волосы.
— Наверное, ей к лицу естественные запахи. Никакой тяжести, пыли.
— Пыли? — удивился он.
— Есть такое выражение: «пыльный» аромат.
— Все-то вы знаете, — и он сжал ее локоть.
— Все же я женщина, — улыбнулась Оля, — ароматы — это единственная косметика, которой я пользуюсь.
— Давно не встречал девушку, которая не любит краситься. Знаете, это отвратительно — целоваться, когда у девчонки накрашены губы.
Оля нервно прикусила нижнюю губу. И попыталась замаскировать смущение, придав своему лицу серьезный, заинтересованный вид. Она схватила с полки первый попавшийся флакон, брызнула из него в воздух и сосредоточенно принюхалась.
— Гуччи «Раш», — объявила она, — вообще-то этот парфюм считается молодежным.
— А мне нравится, — Эдуард смешно пошевелил кончиком носа, — а если честно, я уже и не чувствую ничего… Оль, а может быть, сделаем перерыв? Если у тебя есть время, приглашаю на обед, — ненавязчиво перешел он на «ты». — Должен ведь я как-то компенсировать свое нахальство.
— Но мне было совсем несложно…
— Да брось. Здесь есть хороший ресторанчик с кубинской кухней, «Че». Любишь остренькое?
— Люблю вкусненькое, — улыбнулась она и неловко пошутила: — А разве по мне не видно?
Он вежливо проигнорировал ее самоуничижительную остроту.
— Значит, берем Гуччи и идем есть кесадилью.
— Что такое кесадилья?
— Вот и узнаешь заодно. Надеюсь, ты не за рулем?
Она отрицательно помотала головой.
— Вот и замечательно. Тогда будем пить настоящий кубинский ром.
Кесадилья оказалась тонкой лепешкой с острой начинкой из курицы и расплавленного сыра. Что-то вроде пиццы, только пресное тонкое тесто прикрывало горячую начинку с двух сторон. Вдохнув дразнящий аромат курицы, Ольга осознала, как она проголодалась. По привычке она продолжала придерживаться необременительной диеты. На завтрак — яйцо и грейпфрутовый сок, на обед — ничего. А вот вечером Оля, как правило, не выдерживала и наедалась по полной программе. Опустошала холодильник с аппетитом вернувшегося со смены лесоруба. Толку от такой «диеты» было — ноль. С силой воли Оле Бормотухиной, как и с телосложением, не повезло. Впрочем, иногда ей все же удавалось сбросить три-четыре килограмма — только вот внешне выстраданная потеря веса не была заметна вовсе. Что такое три кило, если в тебе почти полтора центнера?
После двух порций рома Оля заметно повеселела и расслабилась. Она сидела напротив окна. В январе темнеет рано — так что вместо улицы она была вынуждена созерцать собственное весело жующее отражение. И — надо же — размытое лицо, отражающееся в стекле, почему-то вовсе не казалось ей безобразным. Может быть, она все же немного похудела? Или это игра света?
— Куда ты все время смотришь? — обернулся Эдуард.
— На себя, — вздохнула Оля. — Не очень-то я похожа на человека, которому к лицу самолюбование, да?
— Слушай, почему ты так себя не любишь? — Он, казалось, был искренне удивлен. — Все люди любят смотреть на себя в зеркало. И ты не исключение.
— Но не все люди весят сто двадцать девять килограммов, — выпалила она перед тем, как с ужасом подумать: «Что я несу?! С мужчинами так нельзя…»
— Полнота женщину не портит, — дипломатично заметил Эдуард, который с каждой минутой нравился ей все больше и больше, — вот у мужиков с пивными животиками вид жалкий… А ты… Твоя полнота не безобразна. Ты очень красивая женщина. С формами.
— Ох, скажи, пожалуйста, что-нибудь еще! — рассмеялась Оля.
— В смысле?
— Ну, мне так редко делают комплименты. Хочется наесться их на год вперед… Если хочешь, я могу тебе тоже что-нибудь приятное сказать. Например, что у тебя красивые волосы. Ой, я, кажется, немного перебрала.
— Ничего страшного, — он накрыл ее ладонь своей.
Оля дернулась, как будто бы это была не теплая мужская ладонь, а противная желеобразная медуза. Она не привыкла к подобным проявлениям нежности, или дружеского расположения, или… кто его знает, этого странного Эдуарда. Зачем он все это ей говорит? Зачем он держит ее за руку, не отпуская? Зачем он смотрит на нее с какой-то вкрадчивой улыбкой? С похожим выражением лица смотрит оператор Гоша Кудрин на Олину сестру Владу, и в такие моменты она их обоих готова убить.
