За кулисами Эльвира обняла ее.
— Ты просто молодец. Думаю, продюсер у нас в кармане.
— Ты ведь специально сегодня сделала меня солисткой? — вдруг догадалась Оля. — Знала заранее, что я все перепутаю?
— Можно, я не буду отвечать на этот вопрос? — подмигнула Эля.
А на следующий день Влада объявила, что она тоже намерена начать сценическую карьеру. Видимо, неподъемные корзины цветов произвели на Бормотухину-старшую неизгладимое впечатление. Вот и решила Влада стать певицей. Она взяла дорогого репетитора по вокалу и купила пять платьев, которые, на ее взгляд, подходили для эстрадных выступлений. Она даже умудрилась попасть на несколько кастингов — выбирали солисток каких-то новых групп. Но Владу никуда не приняли. Оле было ее искренне жаль. Влада была такой трогательной в своем упрямом стремлении ни на шаг не отставать от сестры, которая вечно плелась в хвосте и вдруг нежданно-негаданно выбилась в лидеры.
У Оли не было времени, чтобы следить за тем, как складывается карьера завистницы-сестры. Потому что немецкий продюсер все-таки предложил толстушкам подписать контракт на весьма солидную сумму. Не прошло и нескольких недель после «ламбадного» выступления, как шоу-балет «Вива, Рубенс!» в полном составе погрузился в самолет компании «Люфтганза», летевший в Берлин.
Русскому ансамблю толстушек во главе с новой солисткой — Ольгой Бормотухиной — предстояло покорить Европу.
Глава 12
Вооруженная опасной бритвой, Люся Синицына стояла у раковины в запертой ванной и бездумно смотрела на текущую из крана воду, желтоватую от ржавчины. Позавчера ей исполнилось шестнадцать лет. Люся казалась себе старой. Ну уж, по крайней мере, взрослой. Это только такие идиотки, как папина любовница Анна, наивно полагают, что шестнадцать лет — это легкомысленное ничто. Эта Аня — три ха-ха! — смеет считать Люсю ребенком. Знала бы она все подробности Люсиной недлинной, но бурной жизни!
К своим шестнадцати годам Людмила Синицына умудрилась переспать с двадцатью тремя мужчинами. Ее легкодоступность пользовалась феерическим успехом — красавицей-то Люся никогда не была. Скорее наоборот — спасибо мамочке, которая наградила ее столь нелепым экстерьером. Ноги короткие и толстые, плохая кожа, желтоватые зубы — вся в родительницу. Только маме хотя бы досталась смазливая мордашка, так что в целом она смотрелась неплохо, а бедной Люсе и с этим не повезло. Вот и приходилось возбуждать мужской интерес другим, беспроигрышным, способом.
Когда Люсе было тринадцать, она, как и положено взрослеющей девчонке, мечтала о возвышенной любви. И о первой ночи с любимым-единственным, для нее, для Люси, предназначенным. Ей казалось, что ночное свидание с первым и самым важным в жизни мужчиной должно непременно состояться в соответствующем антураже, например на морском берегу. Неважно, будет ли это буржуазная Испания (с картинки в туристическом каталоге, который однажды кто-то подбросил в их почтовый ящик) или милый сердцу Крым (где она была два раза в пионерлагере). Главное, чтобы был теплый песок, и круглая луна, и терпкое красное вино — ну, вы понимаете…
«Дурочка, секс на песке негигиеничен!» — рассмеялась мама Юля, когда Люся рискнула поделиться с ней тайной фантазией. Людмила сначала обиделась, а потом просто-напросто запретила себе думать о песке и море со всеми вытекающими последствиями.
Когда Люсе было четырнадцать, родители развелись. У нее спросили: «С кем ты будешь теперь жить?» В глубине души Люсе хотелось жить с мамой Юлей. Пусть мама неопрятная, пусть она выпивает и матерится, как матрос, — зато она веселая, зато она не интересуется невыполненными уроками, зато с ней можно свободно мальчиков обсуждать. А папа Юра, конечно, человек хороший — но как же неприятно он кривит губы, когда видит накрашенные Люськины глаза! Прямо назло ему хочется накрасить их еще ярче!
Но мама Юля сказала: «На кой мне она нужна?» Это она так про Люсю, про дочку свою единственную. Люся пожала плечами и сделала вид, что ей все равно. Что она сама так хотела. С папой Юрой, по крайней мере, спокойнее, и он не ударит ее ладонью по затылку просто так, ни за что. К тому же у него гораздо проще выпрашивать карманные деньги.
А к маме она в гости приходила. Они вместе пили вино и обсуждали маминых кавалеров. Вернее, мама обсуждала их вслух, а Люся молча слушала. Мама надеялась, наверное, что Люся все папе Юре передаст. Папа Юра послушает о Юлиных романтических похождениях и схватится за голову — какую же женщину я упустил! Ему станет грустно и обидно, именно этого маме Юле и хотелось. Но Люся папе никогда ничего не рассказывала.
Люсе еще не исполнилось пятнадцати, когда мама Юля отбыла в неизвестном направлении. Сначала Люсе сообщали, что мама вышла замуж и переехала в другой город, но потом она, конечно, узнала правду.
Примерно в то же время в ее жизни наконец появился первый мужчина. Тогда ей уже было наплевать на романтику. Расплывчатые мечты о море и песке казались пережитками детства. Это было так же дико, как мечтать, например, о том, чтобы стать знаменитой балериной. Четырнадцатилетней Люсе было все равно, в какой именно обстановке произойдет ее ознакомительное свидание с фаллосом. И кто будет хозяином этого самого фаллоса — тоже не важно.
Думаете, это так просто — лишиться девственности? Почему-то мужчины девственниц боятся. Во всяком случае, от нее сбежало четверо — стоило им узнать о ее невинности. Наверное, то были охотники за очаровательной легкомысленностью, которых пугала сама формулировка «серьезные отношения». Они справедливо полагали, что любая девица хочет, чтобы ее первый мужчина был неисправимым романтиком, дарящим цветы, нашептывающим о любви в телефонную трубку и мечтающим о знакомстве с родителями потенциальной невесты. Ее-то ничего из вышеперечисленного не интересовало, но откуда им было это знать? Девственность была для нее как клеймо, как черная метка.
Так что она подарила свою невинность первому же человеку, который осмелился на нее посягнуть. Собственно, может, он и не осмелился бы, если не был так безнадежно пьян. Люся даже имени его не запомнила. Была какая-то «теплая» компания — полусгоревшие шашлыки, дешевый портвейн, водка, берег Волги, запах сена, небо, которое кружится над головой, — и чем больше она пила, тем быстрее становились обороты неба. Чьи-то горячие руки на Люсиной талии, а ей щекотно, и она смеется. А потом они лежали в мокрой траве, чье-то винное дыхание согревало ее разрумянившееся лицо, и она смотрела на угасающий костер. Нельзя сказать, чтобы ей было хорошо. Но с земли Люся Синицына поднялась с чувством отличницы, с достоинством выдержавшей экзамен в академию женственности.
Что потом началось! Она со смехом вспоминала те времена, когда она мечтала хоть о каком-нибудь мужчине, а представители противоположного пола упорно ее игнорировали. Теперь у Люси было столько мужчин, сколько она хотела, и даже чуточку больше. Своего единственного она, правда, так и не встретила — ну, да и Бог с ним. Зачем он нужен, если один из «неединственных» не поскупился подарить ей духи, другой возил ее в школу на новеньком красном мотоцикле, а третий однажды пригласил ее в привокзальный ресторан и угостил бутербродами с красной икрой? Люся считала себя роковой женщиной — кем-то вроде Марлен Дитрих, черно-белое изображение которой висело над ее небрежно заправленной кроватью. Ни одного фильма с участием Дитрих она не видела, зато умела так же красить брови и выпускать сигаретный дым томным ментоловым облачком.
