Люся зажмурилась и с размаху полоснула бритвой по своей руке. По молочно-белой коже застенчиво заструился тоненький кровавый ручеек. Ладошке стало горячо, но ощущение было приятным. Боли Люся почему-то не чувствовала.
Она открыла глаза и отругала себя за малодушие. Ей уже шестнадцать лет, скоро семнадцать стукнет, а она режет вены так же бестолково, как бы это сделала романтичная шестиклассница-дилетантка в надежде, что ее найдут и откачают. Быть спасенной при попытке самоубийства — можно ли вообразить больший позор?
Опытная девушка ее возраста должна знать, что вены стоит резать не вдоль, а поперек, кровь должна быть не алой, а темной и густой. Высунув кончик языка, она старательно сделала еще один надрез, длинный и глубокий. Вот теперь — полный порядок. Надо только забраться в ванну, иначе кровь свернется. Люся скинула драный халат, в котором она ходила дома, и критически посмотрела на себя в зеркало. И зачем ей жить, скажите на милость, с такой фигурой и с таким, с позволения сказать, лицом? Разве некрасивые люди бывают счастливыми? Хорошо еще, что она довольно рано это поняла…
…Любовь, как подлый драчун со снежком в руке, подкралась к ней исподтишка. Люся всегда считала себя особой, далекой от ненужных сантиментов. Мама Юля часто говорила ей — лучше не влюбляться. Гораздо выгоднее быть любимой, чем любить. Мама Юля, несмотря на все ее многочисленные недостатки, иногда могла быть очень мудрой. Люся и не влюблялась, любовь представлялась ей понятием абстрактным, лишенным смысла. И что вы думаете? В один прекрасный день абстрактное понятие обрело конкретную форму. Оказалось, что любовь — это загорелый долговязый Валерка из соседнего подъезда, который был моложе Люси на целый год. И что она в нем нашла? Впрочем, Люся где-то слышала о том, что любовь и логика — понятия несовместимые.
Она не сразу поняла, что влюблена, сначала решила было, что это какая-то незнакомая болезнь. Стоило Люсе увидеть Валерку этого, как у нее начинало саднить сердце, слабели коленки, а голос становился неприятным и тонким. И только спустя некоторое время до нее дошло — все симптомы безнадежной влюбленности налицо.
Валерку, между прочим, она с детства знала. И никогда не воспринимала его всерьез — да и стоит ли девчонке, у которой столько ухажеров, обращать внимание на какую-то мелюзгу? Кто же знал, что за последний год Валерка вытянется, начнет говорить прокуренным басом и щеголять в камуфляжных штанах, по последней моде приспущенных на тощие бедра? Валерка был ярким блондином, а глаза у него были такие синие, что дух захватывало. Причем не только у Люси. Валерка пользовался, если можно так выразиться, повышенным спросом. В основном, правда, вокруг него ошивались восторженные малолетки с подведенными черным карандашом бесстыжими глазами и щедро оголенными конечностями. Но были и достойные соперницы — например, Люсина одноклассница Саша Старостина, обладательница копны светло-русых волос и зеленых глаз, немного, правда, навыкате. В школе Сашу считали красавицей. Тоже мне красавица, фыркала Люся. Ничего особенного в этой Старостиной не было, гонор один.
Люся не умела вести тонкую игру, хитростью заманивать понравившегося мужчину в тщательно замаскированный капкан. Нет, она не постеснялась подойти к Валерке и, улыбнувшись, просто спросить: «Хочешь быть со мной?» И он улыбнулся в ответ и ответил своим баском: «Хочу». Потом взял ее за руку, и они отправились на чердак недостроенного дома — целоваться. Люся была счастлива, как никогда. Целую неделю они были вместе, Валера встречал ее после школьных занятий, они покупали в ларьке пиво «Балтика № 9», выпивали одну бутылку на двоих, а потом шли на тот самый чердак. Его губы были горьковатыми, потому что Валера злоупотреблял пивком, и одновременно сладкими, потому что Люся была в него влюблена.
И вот однажды он не пришел, как обычно, к школьному крыльцу. Люся напрасно прождала его полтора часа, не обращая внимания на насмешки окружающих. Не появился Валера и на следующий день. А еще через день до нее дошла ужасная сплетня — теперь он водит на чердак Сашу Старостину…
Классическая история. Две девушки воюют за внимание пресыщенного мужика. Одна побеждает, вторая какое-то время сопротивляется, а потом понуро бредет в ванную комнату с опасной бритвой в руке.
Люся не считала, что она покорно плывет по течению. Разве она не пыталась переиграть все в свою пользу? Разве она не потребовала от Валерки объяснений? И что услышала в ответ? Вспоминать противно. «Между нами ничего особенного не было. Мы не пара. Заруби это на своем носу!» Так и сказал, слово в слово, — вот унижение! Люся чуть не разрыдалась прямо при нем. Но в последний момент сумела взять себя в руки. Сплюнула ему под ноги и презрительно протянула: «Не больно-то и надо».
А потом, гремя мелочью в кармане, пошла бритву покупать.
Мне нравилось на него смотреть. Просто смотреть. Мысленно разбирать его внешность на крошечные детали и стараться запомнить каждую. Это была своеобразная игра. Потом, оставшись в одиночестве, я устраивала самой себе экзамен. Надо было представить себе мочки его ушей, его затылок, его щиколотку, его живот. Многие ли женщины смогут ответить на вопрос: сколько родинок на лице их любовника. Я точно знаю сколько. Тем более что их не так уж и много — восемь всего.
— Почему ты так на меня смотришь? — спрашивал Юра.
— Запоминаю, — честно отвечала я. Я вообще решила никогда ему не врать. Юра — не тот человек, с кем надо играть в коварные и смешные игры. В моей прошлой жизни, когда меня еще звали не Анной, я столько мужикам наврала — на сто лет вперед, наверное.
— Запоминаешь? Что, решила уйти? Вернуться к мужу?
— Что ты, как же я… Ни за что!
Это его пугало больше всего. Он боялся, что в один прекрасный день я соберу вещички и отчалю обратно в Москву, не оставив ни адреса, ни телефона. Он постоянно расспрашивал меня о моем муже. О том, какой он, как выглядит, где работает и не хочу ли я ему позвонить, чтобы потребовать обратно украденный паспорт. Я отвечала лаконично, боялась завраться. Мне не нравилось об этом говорить. В такие моменты мое иллюзорное счастье рассеивалось, как летний туман. Я вспоминала вдруг мужчину с ножом в спине и свое бегство из Москвы, я вспоминала, что на самом деле я не имею ничего общего с той женщиной, в которую Юрий так трепетно влюблен. Он любит скромную учительницу по имени Анна, черноволосую, с разными глазами. Один глаз голубой, другой — карий. «В средние века тебя с глазами твоими точно сожгли бы на костре», — часто говорит он. «А тебе нравятся демонические женщины?» — поддразниваю его я. «Еще как!» — смеется Юра в ответ.
Он влюблен вовсе не в меня, а в образ, придуманный мной из соображений безопасности. Ясно, что долго это продолжаться не будет. Я не смогу всю оставшуюся жизнь находиться в этой шкуре. Иногда черт внутри меня подначивал: а почему бы, собственно, и нет, если это удобно? Но я знала, что этому не бывать. И когда я об этом думала, мне становилось грустно — и то была не приятная подкрашенная серой акварелью меланхолия, а настоящая, тяжелая, черная печаль.
Тем не менее с каждым днем я заходила все дальше и дальше. Иногда на меня что-то находило, и я принималась рассказывать новые подробности из своей прошлой лжежизни. Это тоже была игра — я сочиняла сказку про учительницу Анну, а Юра мне верил.
