Но Егор Колосков ничего этого не замечал, их редкие встречи были, как и раньше, маленькими внеплановыми праздниками со всеми полагающимися атрибутами — дорогое шампанское лилось рекой, букеты любимых ею лилий не успевали увядать до того, как им на смену приходили новые.
Это случилось за две недели до европейских соревнований. На репетиции Оля растянула ногу. В тот день она забыла специальные танцевальные туфли дома и вышла на паркет в обычных, как ей казалось, устойчивых уличных босоножках на невысоком каблуке. И вот результат — поскользнулась и упала, щиколотку прострелила острая боль. Вокруг нее столпились остальные танцовщицы. Кто-то сочувственно качал головой, кто-то заставил ее проглотить аспирин, а иные и посмеивались одобрительно — ведь теперь у них был шанс занять ее, Олино, место.
Эльвира была в ужасе:
— Не дай бог, перелом! У нас же вся неделя расписана, и народ хочет видеть именно тебя. Ты солистка.
Оля так и сидела на сцене, на полу, неловко подвернув под себя ногу. Она не обиделась на Элю за то, что та, вместо того чтобы посочувствовать ее боли, сокрушалась по поводу нарушения графика выступлений. Ольга знала, что для Эльвиры нет на свете ничего важнее балета «Вива, Рубенс!».
— Это не перелом, — неуверенно выдавила Оля. — Уже, кажется, поменьше болит.
— Точно? А где болит-то? — Эля несильно сдавила ее ступню. — Здесь?
Ольга коротко вскрикнула.
— Плохо дело, — весело заметила одна из танцовщиц, Вероника. Она давно хотела вернуть себе лавры солистки. Она не скрывала обиды на Элю за то, что та настояла, чтобы Оля заняла это место. Ведь выглядела Вероника не менее колоритно, чем «эта выскочка Бормотухина», — мелкие, как у негритянки, кудряшки обрамляли ангелоподобное лицо с огромными голубыми глазищами. Но Эля, как и прежде, считала, что в Веронике маловато огонька. Но теперь, когда у «выскочки» начались такие проблемы со здоровьем, у нее, Вероники, есть все шансы стать солисткой вновь.
— Вижу, — серьезно кивнула Эля. — Вот что, я сейчас вызову врача, а ты позвони своему Колоскову… Или как там его. Даже если перелома нет, тебе все равно надо домой.
— А если перелом есть? — возразила Оля. — Получится, что я зря его вызвала. А у него сейчас тренировка.
— Какая, к черту, тренировка, если здесь такое!
Врач констатировал растяжение. К разочарованию Вероники, Оле был рекомендован всего лишь двухнедельный покой. Конечно, побыть примой две недели — это лучше, чем ничего, но за такой короткий срок зрители не успеют полюбить новую примадонну, какой бы талантливой и огнеопасной она ни была.
Оля все же позвонила Колоскову. Никто из девушек не мог подбросить ее до дома — все были заняты на репетиции. Конечно, можно было вызвать такси, но как справиться с огромной сумкой, в которой аккуратно сложены концертные платья?
Она боялась, что Колосков пошлет ее куда подальше, — беспокоить знаменитого культуриста во время тренировок было опасно. Но Егор живо отреагировал на ее маленькую просьбу, ей даже показалось, что его голос дрожит от нежного сочувствия (а может быть, он просто переутомился на тренировке или и вовсе разговаривал с ней в позе «жим штанги лежа», зажав мобильник между плечом и щекой).
Он прибыл через двадцать минут, на нем были спортивные шорты, футболка и белоснежные кроссовки — несмотря на десятиградусный мороз. Танцовщицы уставились на него с любопытством и едва уловимой завистью. Еще бы — такой мужик! Как же повезло «этой выскочке» Оле Бормотухиной.
Тем вечером Оля впервые полностью расслабилась в обществе культуриста Колоскова. Она лежала с пакетом льда на щиколотке, а он варил компот из шиповника и каждые пять минут спрашивал: «Как самочувствие?» Он наотрез отказался спать с ней в одной кровати, чтобы во сне не задеть нечаянно ее ноющую ногу. Скрючившись на неудобном кресле, он вслух читал газету, пока она не уснула.
Катастрофа случилась утром.
Первое, что увидела проснувшаяся с улыбкой Оля, была недовольная физиономия культуриста Колоскова. У него затекла шея, не поворачивалась голова и саднило горло — обо всем этом он объявил ей обвиняющим тоном. Кое-как она сползла с кровати и, стараясь не наступать на больную ногу, отправилась на поиски градусника. Когда Колосков взглянул на ртутную линию — тридцать семь и семь — он закричал, что во всем виновата Ольга.
— Но при чем здесь я? — опешила она. — Ты же сам…
— А кто позвонил мне на ночь глядя? Как будто бы ты не могла вызвать такси!
— Но у меня были тяжелые вещи…
— Заставила меня прервать тренировку. Изобразила смертельно больную, а сама как огурчик. А я даже не успел переодеться.
— Но никто не заставлял тебя так спешить! — разозлилась она. — Я бы и подождать могла.
Колосков ее не слушал.
— Уложила на неудобное кресло!
— Но я предлагала…
— Между прочим, я не какой-то стриптизер, как некоторые. У меня через две недели европейские соревнования.
— Я не стриптизерка.
— Давай, рассказывай.
— Что-то я не понимаю. Вчера ты был таким услужливым, а сегодня как будто бы другой человек. И все из-за какой-то температуры… Это не так уж и много — тридцать семь и семь.
— Ты должна была войти в мое положение! Перед тренировкой мне делают витаминные уколы. Жизненный тонус повышается, ты видишь мир в розовом цвете.
— Господи, он еще и колется.
— В таком состоянии меня нельзя было трогать! А ты… ты все испортила… Где мои брюки?
— Ты же в шортах пришел.
— Вот именно! — вскричал он. — Могла бы хоть предложить мне свитер. А может быть, ты сделала это специально? Может быть, тебе не хочется, чтобы я выиграл соревнования?
— Слушай, свитер можешь взять в шкафу. — Она обессиленно опустилась на диван.
— Ты просто толстуха, которая вообразила о себе неизвестно что, — сказал он, перед тем как уйти в ее просторном свитере от «Дольче и Габбана».
Когда он ушел, Оля заплакала. Не от обиды — от боли. Ногу словно ножом резали. Если дело так пойдет, она и через две недели не сможет выйти на сцену.
Вечером Колосков позвонил как ни в чем не бывало. Спросил, как она себя чувствует, и немногословно извинился за утренний инцидент.
— Понимаешь, так бывает всегда. Депрессивный отходняк от витаминного укола.
— Ты хотя бы понимаешь, что это наркотик? — вяло поинтересовалась она.
— Ты что, спятила? Это просто витаминная добавка! Все так делают. У меня слишком большие нагрузки.
Оле было грустно. Она подумала: «Только такая дура, как я, может спутать нежность и наркотический кайф». На следующий день она сменила номер мобильного телефона и обзавелась автоответчиком. Ей больше не хотелось разговаривать с Колосковым.
