— Ни о чем, — пожала плечами она, — я просто устала.
— Тяжело тебе приходится?
— Вот еще! — фыркнула Оля. Не хватало, чтобы он ее жалел. — У меня замечательная жизнь. Концерты, вечеринки. Но работаю я и правда много.
— Честно говоря, я удивлен, что ты выбрала, — он замялся, подбирая правильное слово, — сцену.
— Это еще почему? — насторожилась она.
— Ты всегда была такой… скромной.
— Ты просто плохо меня знаешь. И потом, я изменилась.
— В таком возрасте люди не меняются, — мягко возразил он.
— Меняются. Вот ты раньше выглядел как деревенщина, а теперь у тебя ботинки из кожи питона.
— Это подделка, — застенчиво признался Эдик. — И что, правда?
— Ты о чем?
— О том, что я выглядел, как деревенщина?
— Конечно правда! В тебе и сейчас есть… что-то не то! — она уже не могла сдержать улыбки.
— Вот и здорово! А то я уже испугался, что выгляжу, как гангстер.
Немного помолчали. Его молчание было задумчивым, Олино — осторожным. На самом деле ей хотелось о многом его расспросить и о многом ему рассказать — ведь у нее совсем не было старых друзей. Единственный близкий человек — Влада — стал невозможно далеким, и все из-за глупой бабской зависти. Кстати, этим ей тоже не с кем было поделиться. Но она боялась подпускать Эдика ближе.
— А я о тебе часто вспоминал, — наконец выдал он.
— И по какому же поводу?
— Просто так. Как-то нехорошо все получилось. Тогда, в театре… Я тебе много раз звонил, хотел все объяснить.
— Может быть, сейчас не стоит об этом вспоминать? Все-таки целый год прошел, это уже не актуально.
— Для тебя, может быть, и не актуально. А для меня — еще как.
— Я помню, тогда, год назад, ты тоже мозги запудривать умел, — вырвалось у нее.
Но Оля тут же себя одернула. Ну что она говорит? Если она будет его обвинять и показывать, что обижена, то он быстро почувствует себя хозяином положения. Хотя ей должно быть все равно, что он почувствует. Ведь она всего лишь согласилась на то, чтобы он подвез ее до дома. Она же собиралась оставить ему неправильный номер.
Но уже тогда что-то подсказывало ей, что все будет по-другому.
Ту ночь он провел у нее. Все как-то получилось само собой. Он расспрашивал о том, как вышло так, что Оля подалась в танцовщицы. Она увлеченно рассказывала. Он восторженно ахал, и ей это нравилось. Когда они подъехали к ее дому, она не рассказала и половины. Замолчала на полуслове, подумала и все же рискнула пригласить его на легкий поздний ужин. «Мы просто поговорим, — успокаивала она саму себя. — Поговорим, как старые хорошие друзья».
Их разговор начался за тарелкой салата, продолжился за кофе с амаретто. И закончился в постели, под еле слышный фортепьянный джаз. То, что случилось, казалось ей абсолютно естественным. Они ведь и правда были когда-то близкими друзьями, во всяком случае, она на это надеялась. Эдик так много значил для нее, можно даже сказать, она была в него влюблена.
И вот утром, когда она готовила для него омлет, он вдруг признался, что тоже влюбился в нее — тогда, год назад.
— Я не знал, что мне делать. С Дашей я встречался несколько лет. А потом встретил тебя.
— Ты же говорил, что ничего не имел в виду. Что я была для тебя просто… интересным человеком.
— Но ты же понимала, что это не так. Мне просто хотелось смягчить удар… Я решил остаться с Дашей, потому что у меня были обязательства…
— Почему-то все бабники любят строить из себя мучеников. — Оля плюхнула омлет на его тарелку. — Непонятых, сложных натур, которые пострадали от женского коварства.
— Не надо так говорить. — Он поймал ее руку и поцеловал изгиб локтя. — Только не про меня.
— Но ты же первый начал. Приятного аппетита.
— Оль, а можно я тебя отвезу на репетицию?
Она улыбнулась и подцепила вилкой большой кусок жирного омлета с зеленью и аппетитно расплавившимся сыром. Как хорошо, что ей, в отличие от других актрис, не надо сидеть на диете. И даже наоборот — ей возбраняется худеть.
— Посмотрим.
— Ты так поздно заканчиваешь работать. И все время вызываешь такси?
— Иногда кто-нибудь из девчонок подвозит, сама я права так и не получила. А что?
— А можно теперь я тебя буду забирать?
— А выдержишь? — усмехнулась она.
— Гарантирую.
И вот он действительно стал приезжать за ней каждый день. Ждал ее в гримерной, почитывая газеты. Постепенно к нему привыкли остальные девушки. Оля знала, что некоторые из них ей даже завидуют — каких мужчин она умудряется соблазнять! И культурист Колосков был парень что надо — хоть сейчас на обложку «Men’s Health». А этот вообще красавец — на Энрике Иглесиаса похож.
А Эдик Олиных подруг побаивался. Первое время он чувствовал себя ох как неуютно в компании стокилограммовых вульгарно разодетых теток, которые вдобавок дружно с ним заигрывали. Потом привык, конечно. И даже научился с ними кокетничать. Однажды он едва не поссорился с Олей из-за «балерин». Эдик сказал:
— И все-таки я этого не понимаю. Твои подруги… они совершенно беззастенчивые. Как можно так выпячивать свое уродство и чувствовать себя при этом совершенно нормально?
Она посмотрела на него, не веря своим ушам:
— Что? Уродство? Значит, то же самое ты думаешь и обо мне?
— Прекрати, ты же знаешь, что нет. Ты одна кажешься мне привлекательной. Но когда вас много… Поверь мне, это душераздирающее зрелище.
— Останови машину, — холодно попросила Оля.
Он машинально послушался, наверное, подумал, что она собирается выбежать к ларьку за какой-нибудь кока-колой. Но она, хлопнув дверцей и поправив ремень стильной сумки на плече, быстро скрылась во дворах. Эдуард минут пятнадцать ждал ее, растерянный, но потом понял, что возвращаться Оля и не собирается. Он попробовал найти ее, но безуспешно. В центре Москвы большинство дворов — проходные.
Они помирились только через неделю. Эдик чувствовал себя виноватым и талантливо играл романтического героя. Посыльные в форменной одежде доставляли ей цветы в корзинках, снабженных открытками «прости». Однажды она проснулась и увидела за окном связку воздушных шариков. На каждом было написано «Прости дурака!». В тот день впервые после ссоры она улыбнулась, подумав об Эдике. Вечером, когда он позвонил, Оля не стала бросать трубку.
— Я так по тебе скучал! — воскликнул он.
— Я тоже, — призналась Оля.
— Наверное, хорошо, что именно так все и произошло.
— Почему? — насторожилась она.
— Я смог понять, насколько ты мне дорога. Оль, давай жить вместе.
