Да, скорее всего, так оно и есть.
Оля понимала, что, если Эдик вдруг исчезнет из ее жизни, одна она не останется. Она всегда сможет окунуться в ту загульную жизнь, полную новых впечатлений и новых мужчин, от которой она, честно говоря, успела уже устать. Об этом ли она мечтала, когда с замиранием сердца впервые выходила на сцену? Или когда зачарованно млела, просматривая эротические сны, а потом плакала, обнаружив себя в привычной своей стародевической спаленке? Когда по-детски отчаянно завидовала Владе, ее стройности, ее успеху, ее энергии?
Да, ей всегда хотелось быть легкомысленной. Она завидовала легкомысленным женщинам и мечтала стать одной из них. Она мечтала менять мужчин, как перчатки, жить в свое удовольствие, порхать, веселиться, знакомиться и расставаться. Но вблизи эта жизнь в стиле «калейдоскоп» показалась ей не такой уж интересной и очень, очень утомительной.
Оля устала.
Она все чаще прогуливала репетиции и все реже выходила «в свет». Лучшие московские вечеринки обходились без толстушки-веселушки Оли Бормотухиной. Новые туфли от «Гуччи» пылились в шкафу. Она наигралась в светскую львицу и решила, что пора начать новую игру — игру в хозяйку, жену, а возможно (чем черт не шутит?), и мать. Оля неумело готовила, утюгом прожигала дыры на Эдиковых дизайнерских рубашках, влажной шваброй размазывала по полу грязь.
Она лихорадочно пыталась создать уют — купила новую скатерть, вызвала мастеров для побелки потолка в ванной, заменила немодную хрустальную люстру на модную металлическую. Бесполезно — все валилось из рук.
А Эдик был доволен. Он наивно решил, что Ольга наконец угомонилась. Фальшиво улыбаясь, он с преувеличенным энтузиазмом нахваливал приготовленные горе-хозяюшкой пригоревшие котлеты. Переигрывал немного. Видеть его радостное лицо ей было невмоготу. Неужели он не понимает, как ей трудно?
Прошло несколько недель, день свадьбы неумолимо приближался. Оля Бормотухина наконец рискнула признаться самой себе: она запуталась. Заблудилась, как грибник-дилетант. Да, ей больше не хотелось «порхать». Когда-то она мечтала о череде ничего не значащих любовников, и вот ее мечта сбылась. Теперь Ольга возжелала домашнего уюта с любимым мужчиной. Мужчина у нее был, но он был…
…Он был нелюбим.
Когда Оля это осознала, ей сразу же стало легче.
Их разрыв не был болезненным.
Они поговорили, как друзья. Эдик, казалось, даже не очень расстроился — признаться честно, это ее немного задело. Почему-то Оля думала, что он будет угрожать ей немедленной физической расправой, а она — печально вздыхать и мудро улыбаться в ответ. Но это Эдик мудро улыбался, а Оля невнятно бормотала что-то о том, что она, мол, не готова к семейной жизни, что она еще не до конца повзрослела, что замужество нынче не в моде…
И вот он ушел, пообещав звонить (естественно, впоследствии они так ни разу и не созвонились). А Ольга, приободрившись, накупила новой одежды на пять тысяч долларов и вновь стала посещать репетиции и вечеринки.
Она пыталась встряхнуться, но все равно это было уже не то…
И вот тогда, только тогда Оля вдруг осознала, что яркий глянцевый мир, в который ей таким невероятным способом удалось попасть, на самом деле является галлюцинацией. Пластмассовым домиком для Барби, бездушно усредненным, как мебель из ИКЕА, удивительно похожим на настоящий дом, но все-таки надуманным и неживым.
Если бы год назад ей продемонстрировали ее сегодняшнюю, Оля задохнулась бы от счастья. Она бы самой себе завидовала — сильнее даже, чем завидовала тогда успешной сестренке Владе. И теперь такая вот ирония судьбы — получив все, остаться ни с чем.
Ей хотелось влюбиться. Только подходящей кандидатуры не было. Но как бы это было здорово — вновь ощутить полузабытую радость усмирения сердца, которое так и норовит выскочить из груди.
И тогда Оля решилась на отчаянный поступок. И то была вторая попытка повернуть время вспять.
Она позвонила еще одному человеку из прошлого. Если он не сможет ее встряхнуть, значит, не сможет никто.
Она звонила ему из телефона-автомата, несмотря на то, что в ее распоряжении было целых два безлимитных мобильника. Но уличный телефон, во-первых, гарантировал анонимность (на тот случай, если у нее окажется кишка тонка и она покорно бросит трубку, так и не начав разговор). А во-вторых, там, в тесной стеклянной будке, она почему-то чувствовала себя в безопасности.
Она набирала его номер, а сама надеялась, что он не возьмет трубку. Или что механический бесстрастный голос ответит — абонент, мол, временно недоступен. А еще лучше — что телефонный номер заблокирован в связи со сменой владельца. И тогда она сможет спокойно забыть о своей безумной затее.
Но он сразу же взял трубку. И голос его совсем не изменился.
— Алло! Говорите.
Она кашлянула.
— Алло! Кто это?
Бросить трубку? Нет, если она бросит трубку сейчас, то никогда больше не решится набрать этот номер.
— Это я, — решительно сказала она.
— Кто я? — насмешливо переспросил он. Услышав женский взволнованный голос, он тотчас же взял кокетливую интонацию.
«Бабником был, бабником и остался», — досадливо подумала Оля.
— Я. Оля Бормотухина.
— Борец Сумо? — ахнул Гоша Кудрин. — Какими судьбами? Я так тебе рад!
— Вот, решила позвонить, — промямлила она, — узнать, как твои дела… И вообще… не виделись давно…
— Это точно! Но я сейчас не работаю, знаешь?
— Откуда мне знать. Ты же ни со мной, ни с Владой не общаешься.
— С Владой общаюсь иногда, — нехотя признался он.
— Странно, — удивилась Оля, — она мне ничего не рассказывала.
— Ну и ладно. Как твои-то дела?
— Ты разве ничего обо мне не знаешь? — растерялась она.
Почему-то Оля была уверена, что Гоша накинется на нее с вопросами о том, как ей живется в жестоком, густо присыпанном конфетти мире шоу-бизнеса. Но оказалось, что он даже ничего не слышал ни о ее новой работе, ни о ее внезапном успехе на сцене. Надо же, неужели Владка ему ничего не рассказывала? Но почему, ведь сплетня-то замечательная!
И тут до Оли дошло — да она же просто ревновала! Ревновала младшую сестру не только к успеху, но и к мужчине, которым когда-то они обе интересовались. Влада боялась, что Кудрин проявит интерес к новоявленной «звездочке».
И наверное, правильно делала, потому что, когда Оля торопливо рассказала ему о своей карьере, он немедленно предложил встретиться.
— Не терпится тебя увидеть, мой Борец Сумо!
— Не надо меня так называть, — мягко попросила она.
— Но почему? — искренне удивился Гоша. — Тебе же всегда нравилось!
— Нет, не нравилось. Я притворялась. Знаешь, Кудрин, я красивая сексапильная женщина. Придумай мне, пожалуйста, более подходящее прозвище. А пока можешь называть меня Олей — для разнообразия.
