Что же касается новопассита, то я скупала его коробками. Я «подсела» на новопассит, как слабовольный подросток на героин. И далеко не всегда эти сладко пахнущие капли могли угомонить ночную лихорадку моего растревоженного сердца. В лучшем случае я проваливалась в полный странных ярких сновидений полусон-полубред. После такого сна я чувствовала себя не отдохнувшей, а окончательно добитой.
В общем, ничего они не понимают в безответной любви, эти жизнерадостные телефонные консультанты.
Если бы можно было усыпить человека на время! Заснуть на пару лет — а потом проснуться с румянцем бодрости на отдохнувшем лице. Выстрадать положенное во сне. Проснуться обновленной и нечуткой к огненным взглядам брюнетов, которые пудрят тебе мозги. Временная летаргия. Идеальная панацея для таких, как я, для слабых женщин, влюбленных в манипуляторов.
Если бы он сразу дал мне понять — ничего, мол, не выйдет, ты, дорогая, баба хорошая, но не в моем вкусе, можешь зарубить это на своем курносом носу, — я бы, честное слово, смирилась. Но нет — он постоянно меня обнадеживал.
Однажды он пригласил меня на рок-концерт.
Спрашивается, почему бы ему было не позвать Веру из бухгалтерии или Наденьку из службы анонсов. Но он выбрал именно меня. Я восприняла это как знак свыше и расстаралась, балда. Купила кожаные штаны и бандану — чтобы выдержать рок-стиль. Увидев меня, он рассмеялся. Панибратский хлопок по плечу — и из почти двойника ранней Шер я развенчана в нелепую тетку в стланном одеянии.
— Сними эту бандану, старушка! На нас все смотрят, я стесняюсь. А эти кожаные штаны тебя полнят!
Весь концерт я просидела как на иголках. Никакого удовольствия не получила и даже не запомнила, кто именно выступал. Я комкала в руках кожаную бандану и мечтала под землю провалиться. Мне казалось, что все окружающие смотрят на меня насмешливо. И я чувствовала себя бочкой жира, хотя в зале было полно женщин куда толще меня.
Мне хотелось поскорее попасть домой и переодеться.
Но когда концерт закончился, он предложил вместе поужинать. Я растерялась. С одной стороны, я так давно мечтала об этом — вкушать буржуазную клубнику под пышной шапкой взбитых сливок и чтобы напротив сидел он. И молча любовался бы мною и тем, как я ем. С другой стороны, я почему-то продолжала чувствовать себя уродиной. Я была красивой, совершенно точно. Но в глазах моих не было того особенного блеска, который отличает настоящую красавицу от самозванки.
И все же я согласилась. Я знала, что никогда не прощу себе упущенной возможности. Ничто не огорчает так, как то, что мы не сделали когда-то, хотя и могли.
Он привел меня в китайский ресторан на проспекте Мира. Я заказала экзотический десерт — боярышник в кляре. Но есть от волнения не могла — вилкой катала кусочки теста по луже патоки и совершенно по-идиотски молчала.
А он, представьте себе, говорил о любви. Не о любви ко мне, конечно, а об абстрактной любви. Но звучало это обнадеживающе. И правда, если он ни на что не хотел намекнуть, то почему поднял именно эту тему? Почему не завел разговор о чем-нибудь безопасном — о растущих ценах на автомобили или стратегических особенностях хоккея на траве.
— Любовь — это самый опасный противник, — говорил он.
— Что ты имеешь в виду?
— Никогда не знаешь, на какую уловку она пойдет в следующий раз, чтобы выставить тебя полным дураком.
— Тебе так не везло в любви?
Я затаила дыхание.
— У меня было много женщин, но все, как одна, суки. Ненавижу сук. Именно поэтому я решил изменить свое отношение к любви.
— И?
Кажется, в тот момент у меня поднялась температура. Такое странное ощущение — как будто бы сердце растеклось по всему организму, как ртутные шарики.
— Понимаешь, я всегда был слишком категоричным. Я обращал внимание только на тех женщин, появление которых было сродни удару под дых. Знаешь, старушка, есть такие люди, которые кровь заставляют закипеть.
Уж я-то знаю, подумала я, тщетно пытаясь остановить кипение.
— Такие люди делают тебя несчастным, — он раздраженно отодвинул свою тарелку с острым рисом. — Можно попробовать твой боярышник?
— Конечно, — прошептала я.
Я знала, что сейчас, вот сейчас, он скажет что-то важное.
Но он принялся сосредоточенно жевать. Мне пришлось ждать по меньшей мере десять минут, пока он справился с десертом и с помощью зубочистки избавился от остатков патоки, прилипших к зубам.
— Так вот. В последнее время я стараюсь обращать внимание не только на девушек, которые одним взглядом отправляют тебя в нокаут. Я подумал — а что, если любовь иногда подкрадывается исподтишка? А ты увиливаешь от нее, упорно поворачиваясь спиной.
К чему он это? Неужели имеет в виду меня? Я сидела напротив него и улыбалась. Проснись и пой, корова в кожаных штанах! Конечно, он имеет в виду тебя, а кого же еще? Не официантку же, которая только и успевает подносить ему сливовое вино.
— Совершенно с тобой согласна.
— Вот видишь! — возликовал он. — Значит, не один я так считаю. Значит, это правда.
— Я тоже часто об этом думаю. — Воодушевленная хрупким теплом, вдруг возникшим между нами, я протянула руку и погладила его по щеке. Он улыбнулся, я смутилась.
Благословенное тепло, нежное, как бутон подснежника. Если правильно за ним ухаживать, лелеять его и подпитывать, то оно может разрастись в вибрирующий огонь.
— Именно по этой причине я и пригласил сегодня тебя…
Вот оно! Наконец-то! Йе-е-ессссс!
Без преувеличений — я готова была вспрыгнуть на стол прямо в уродующих мою (толстую? Или не хуже, чем у других?!) задницу штанах, каблуками раскидать тарелки и исполнить что-нибудь зажигательное и энергичное под «Танец с саблями», например.
— Я… я очень рада… Правда.
— Я хотел поговорить с тобой. Уверен, ты все правильно поймешь. Ты всегда казалась мне умной.
Я подалась вперед.
— Продолжай.
— Это касается Веры. Веры из бухгалтерии. Мне казалось, вы подруги.
Многоголосый хор ангелов в моей голове оборвал свое пение.
— Ну… не то чтобы подруги. Так, общаемся от случая к случаю. А что?
— В последнее время я много о ней думаю.
— Обо мне? — на всякий случай уточнила я.
— О ней. О Вере. Я вдруг подумал, а вдруг она — именно то, что я искал?..
…Подонок.
Подлец.
Я прислонилась лбом к стеклу. Автобус трясло. Жалко, что в общественном транспорте нельзя курить. Как он мог так поступить со мной? Это не вчера произошло, но запомнилось, как и все горькие обиды, ярко. Неужели он просто ничего не заметил? Как я смотрела на него, как я, подобно отважной амазонке, охотилась за его взглядом? Как я радовалась его улыбке, как волновалась, когда разговаривала с ним? Как можно быть настолько нечутким? Или он просто был садистом? Сознательно ловил от этого кайф?
