И вот теперь прошлое настигло его и поставило ультиматум. Мог ли он отказаться помочь той, чью жизнь испортил своими руками? Той, к которой, несмотря ни на что, все равно возвращался в мыслях. Вот только странная это будет помощь — привязать, по сути, став властелином, чье слово закон, а действия неоспоримы.
— Ты изменился, — усилием воли отвлекаясь от назойливо маячившей в голове Анны, Василь вновь повернулся к демону.
— Не понимаю, о чем ты.
— Я больше не работаю с теми, кто скрывает от меня информацию.
Василь поморщился.
— К тебе это не относится.
— И все же.
— Что ж, — тот раскинул руки в стороны, словно жестом показывая «я предупреждал», — рыжий огневик. Я долго его выслеживал. Нашел. Договорился с кое-кем, чтобы его опоили, а затем подсунул ему один хитрый отвар и отнял силу огня.
— Убил его?
Если и так, Дор был не вправе осуждать. Он прекрасно помнил, в чем бывшая принцесса обвинила Алека. Да и у самого Василя имелся к рыжему счет.
— Медленно и со вкусом, — мрачно улыбнулся демон, явно вспоминая что-то приятное. — Было желание связать его душу с Эфиром, воскресить и убить еще раз, но решил, что это будет уже слишком. Я все же стараюсь быть добрым.
— Анастасия в курсе?
— Ну, она должна была заметить очевидные изменения во внешности… Но ничего не сказала, — хмыкнул он, — так что, надеюсь, это останется между нами.
Василь посмотрел на играющих детей, и впервые за последнее время ему стало спокойно. Что бы там ни было, если демон сумел убить огневика, значит, и самого Дора вполне можно прикончить. Много ли человеку нужно для счастья? Всего лишь осознание того, что он смертен и жизнь — конечна. Всего лишь желание в ней что-то успеть.
Эпилог
Белый Князь шел по заросшей травой кладбищенской дорожке. Несмотря на погожий осенний день, местность все равно казалась мрачной и неприветливой.
Последние месяцы напоминали ему заклятый круг, из которого не было выхода. Он рвал и метал, чуть не велел вздернуть приближенных Доров на народной площади за то, что проглядели вестников, атаковавших столицу. А уж разбежавшиеся по Осеннему лесу твари… Пусть те потеряли свое бессмертие, тем не менее, все еще были безмерно опасны. Простолюдины и так ненавидели Эфир, а уж с шастающими по округе выродками, готовыми загрызть любого, кто им не понравится, возмущаться стали даже те, кто до этого сносил проводимые им реформы молча. Пришлось, несмотря на дефицит бюджета, выделить школе для зараженных Эфиром полное довольствие, взамен обязав учеников патрулировать города и села страны, отлавливая и уничтожая тварей.
И во всей этой круговерти он остался один. Василь, общение с которым самому Князю казалось похожим на дружеское, получив силу Земли, уехал из Лады. После долгих вливаний силы и двух принесенных в жертву каторжников ему наконец удалось спасти Майю, но она слишком сильно напоминала о Зорком, так что он отослал ее в школу, под крыло к своему отцу. Роза… Что делать с ней, он не знал.
Старая покосившаяся часовня встретила его темными провалами разбитых окон и снятыми с петель дверями. Чуть поколебавшись, он все же вошел внутрь.
Внутри было светло, но стоило посмотреть сквозь призму силы, как пространство преобразилось. Зеленый туман, клубящийся под потолком, напитанные Эфиром камни. Не здание — а огромный артефакт.
В центре стояло выдолбленное из камня кресло с высокой спинкой. На нем, развалившись и перекинув ноги через подлокотники, сидела женщина. Красивая и уродливая одновременно, невероятно притягательная в своем безумии.
— Это снова ты, любовь моя? — Дора лениво взмахнула рукой, и с потолочной балки к ней слетел ворон. Шею птицы оплетала красная светящаяся вязь, образуя ошейник, замысловатый узор тянулся к сердцу. Метка Проклятого. Но не задело его.
— Это он? — спросил Князь, стараясь не выдать злости.
Женщина кивнула, и ворон мгновенно перекинулся в человека. Зоркий встал на колени у ног своей новой госпожи и опустил голову.
— Я знаю, ты пытался воскресить его, но он теперь принадлежит мне.
Что ж, что-то такое он предполагал, последние месяцы Роза делала все, что только возможно, чтобы досадить ему. Он пережил уже несколько покушений, и с каждым разом ее выходки становились все изощреннее. Сегодня он узнал, что она подожгла столичный склад с продовольственными
припасами и устроила обрушение моста, связывающего Осенний лес с Вольными Землями Пограничья.
— Моя маленькая глупенькая Роза…
— Не смей называть меня так! — она рывком вскочила со своего импровизированного трона, выхватила из-за пояса нож с янтарной ручкой и приставила к горлу Князя.
Тот даже не шелохнулся, продолжая смотреть на нее с насмешкой.
— Отчего же не сметь? Только подумай, до чего же чудно. Ты умудрилась подцепить проклятье Эфира, свести себя с ума дурман-травой… да-да, не думай, что я не знаю об этом. Вот только твое поведение не изменилось, — он словно не замечал, что она ему угрожала.
— Я ненавижу тебя! — с жаром прошептала женщина. — Каждый раз, видя твое лицо, я мечтаю только о том, чтобы оно исказилось от боли. Я любила тебя, а ты не ценил этого. Но теперь мои глаза открылись, и я сделаю все, чтобы ты страдал.
Это было и вправду забавно, он еле удержался, чтобы не рассмеяться. Ее тирада, жар ее слов, черные глаза в обрамлении алых теней. Кажется, что печать силы, эти уродливые шипы и черные когти сделали ее красоту лишь ярче. Разве может такое быть?
— Как же я буду страдать, если ты убьешь меня? — он выразительно скосил глаза на нож в ее руках.
Он уже подозревал, что Дора сумела отыскать его. Слишком опасная игрушка для нее, стоило отобрать. Но раз нож пока у нее, все прошлые покушения выглядели еще глупее. Она не могла не знать, что способов убить их двоих не так уж и много.
Дора усмехнулась и опустила оружие, вновь отступая к трону.
— Зачем ты пришел?
— Ты так отчаянно звала меня.
— Что? Я не звала. У меня теперь есть личный раб, — она выразительно кивнула в сторону Зоркого. — Ты мне не нужен.
Князь поморщился. Сокол был ему личным слугой, почти другом. Но он никогда даже в мыслях не считал того рабом. Еще один пункт в список того, что следует отобрать у чрезмерно деятельной особы.
— Моя маленькая глупенькая Роза. Видишь ли, отвар, что ты приняла, он обращает самые сильные чувства на противоположные. Вот только противоположность любви — это равнодушие. За последние пару месяцев ты предприняла тринадцать попыток досадить мне, — он сделал вид, что задумался, — не очень-то похоже на равнодушие.
— Ты причинил мне слишком много боли, чтобы я была к тебе равнодушна. Я ненавижу тебя.
