Но самое убедительное – два чудовищных результата, при помощи пары формул полученные доктором во время последних изысканий и неопровержимо доказавшие аутентичность бумаг и их чудовищного содержания, но всего на одно мгновение, после которого они были навсегда изъяты из человеческого познания.
2
Обращаясь к детству Чарльза Варда, не следует забывать, что он жил среди старинных вещей, которые были его страстью. Осенью 1918 года, явив довольно большой интерес к тогдашней военной подготовке, Чарльз Вард начал обучение в школе Мозеса Брауна, располагавшейся рядом с домом. Старое здание, возведенное в 1819 году, всегда нравилось юному любителю древностей, а большой парк, в котором располагалась сия академия, обращал его взгляд к природе. Развлечения, приятные детям, его не привлекали, и большую часть времени мальчик проводил дома, в бесцельных скитаниях по улицам, в школе и на военных занятиях, а еще он был постоянно занят историческими и генеалогическими изысканиями в городском архиве, в мэрии, в публичной библиотеке, в «Атенеуме», в Историческом обществе, в библиотеках Джона Картера Брауна и Джона Хэя в университете Брауна и в недавно открытой библиотеке Шепли на Бенефит-стрит. В то время он был высоким, худым, со светлыми волосами и внимательным взглядом, немного сутулился, одевался несколько небрежно и производил впечатление не очень привлекательного, но безобидного юноши со странностями.
Его скитания всегда были путешествиями в прошлое, во время которых ему удавалось из множества реликвий чудесного старого города восстанавливать живую и связную картинку его давней жизни. Дом родителей Варда представлял собой огромный особняк в георгианском стиле, построенный на довольно высоком холме на восточном берегу реки, и из задних окон его довольно странных флигелей мальчик мог оглядывать все множество шпилей, куполов, крыш и вознесшихся в небо верхних этажей нижнего города вплоть до пурпурных холмов предместий. В этом доме он родился, и с его красивого, в классическом стиле портика со стороны кирпичного фасада с двойным рядом колонн няня в первый раз свезла его в коляске на улицу, чтобы прокатить мимо небольшой белой фермы, построенной двести лет назад и с тех пор оказавшейся внутри города, к старинным колледжам по солидной улице богатых домовладельцев, чьи старые кирпичные и деревянные – поменьше – особняки с узкими, в дорическом стиле портиками, украшенными тяжелыми колоннами, чинно дремали посреди просторных дворов и парков.
Его также катали по сонной Конгдон-стрит, которая проходила немного ниже на крутом склоне холма, отчего все дома на восточной стороне стояли на высоких столбах. Здешние деревянные домики были еще старше, ибо город, разрастаясь, карабкался вверх по склону холма, и, наверное, во время этих прогулок Вард прикипел душой к колоритному поселению в колониальном стиле. Обыкновенно няня останавливалась на Проспект-террас, где присаживалась на скамейку, чтобы поболтать с полицейским, и одним из первых воспоминаний мальчика было безбрежное море крыш, куполов, шпилей и далеких холмов, подернутых туманной дымкой. Однажды зимним днем он увидел город с высокой огороженной набережной лиловым и таинственным на фоне горячечного апокалипсического заката, в котором красные языки пламени переплелись с золотыми, а пурпурные – с невесть откуда взявшимися зелеными. Он хорошо видел черную глыбу широкого мраморного купола мэрии со статуей на самом верху, вдруг вспыхнувшей фантастическим светом, когда на мгновение разошлись тяжелые тучи, скрывавшие пылающее небо.
Когда он подрос, начались его знаменитые скитания сначала с задерганной няней, а потом в одиночестве, позволявшем ему беспрепятственно предаваться своим мыслям и мечтам. Он уходил все дальше вниз по почти вертикальному склону, каждый раз добираясь до более древней и таинственной части города. Помедлив от страха перед отвесной Дженкс-стрит, которая со своими каменными оградами и фронтонами в колониальном стиле пересекалась с Бенефит-стрит, мальчик обратил внимание на уникальный деревянный особняк с двумя входами, окруженными пилястрами в ионическом стиле, а рядом оказалось доисторическое строение под двускатной крышей и с кусочком скотного двора, чуть дальше – большой дом судьи Дарфи, остатки былого георгианского великолепия, но теперь трущобы в окружении гигантских тополей, прятавших их в своей тени. Мальчик шел дальше на юг мимо дореволюционных домов с высокими трубами посреди крыши и с классическими портиками. На восточной стороне они стояли на высоких фундаментах, а к дверям вели два марша каменных лестниц с перилами, и маленький Чарльз легко мог вообразить не только какими они были, когда улицу только застроили, но и людей в башмаках с красными каблуками и в пудреных париках, ступавших по отполированной веками каменной мостовой.
С западной стороны склон также круто шел вниз – к старой Городской улице, которую основатели города проложили вдоль берега в 1636 году. Здесь было без числа проулков с покосившимися ветхими домишками немыслимой старины, но, несмотря на всю свою тягу к ним, мальчик не скоро осмелился углубиться в них из опасения, как бы они не развеялись как сон или не обернулись вратами в мир неведомых кошмаров. Он предпочел сначала пойти по Бенефит-стрит мимо железной ограды, прятавшей за собой двор церкви Святого Иоанна, мимо дома, в котором в 1761 году находилось Управление колониями, и полуразвалившегося постоялого двора «Золотой мяч», где когда-то останавливался Вашингтон. Помедлив на Митинг-стрит, бывшей Гаол-лейн, а потом Кинг-стрит, он посмотрел вверх и увидел с восточной стороны арку с лестницей, облегчавшей путь вверх и вниз, а потом посмотрел вниз и с западной стороны увидел старую кирпичную школу, которая почтительно взирала на старинное здание с доской на стене, на которой была изображена голова Шекспира. Здесь до Революции печатались «Провиденс газетт» и «Кантри джорнал». Рядом расположилась красавица – первая баптистская церковь, построенная в 1775 году, с несравненной колокольней Гиббса, с кровлей и куполами в георгианском стиле.
К югу дома были получше, а чуть подальше сохранилось даже несколько великолепных старинных особняков, однако и отсюда тропинки вели вниз на западную сторону, где стояли едва ли не призрачные дома с архаичными остроконечными крышами, доживавшие свой век возле старого всезнающего порта, который еще помнил славные вест-индские денечки среди многоязычного порока и нищеты, гниющих верфей и подслеповатых корабельных фонарей, улочек и переулков с сохранившимися названиями: Добыча, Слиток, Золото, Серебро, Монета, Дублон, Соверен, Гульден, Доллар, Грош и Цент.
Становясь сильнее и азартнее, юный Вард иногда осмеливался спуститься в эту мешанину ветхих домов, разбитых окон, покореженных лестниц, сломанных ограждений, загорелых лиц и безымянных запахов, пройтись от Саут-мэйн до Саут-уотер в поисках причалов, где еще стояли спущенные на воду пароходы, а потом понизу возвратиться на север мимо складов с островерхими крышами, построенных в 1816 году, и большой площади возле Великого моста, где еще крепко стоит крытый рынок, построенный в 1773 году. На площади он обычно останавливался, чтобы впитать в себя немыслимую красоту старого города, уходящего на восточной стороне в заоблачную высь, украшенного георгианскими шпилями и увенчанного огромным новым куполом дома Христианской науки, как Лондон увенчан куполом собора Святого Павла. Больше всего ему нравилось приходить сюда в конце дня, когда косые лучи солнца золотили крыши и рынка, и древних домов, и стройные колокольни и тайна преображала сонные причалы, где когда-то становились на якорь корабли, ходившие из Провиденса в Индию. Юный Вард долго не мог оторвать от всего этого взор, пока он не затуманивался слезами поэтической любви к здешним местам, и тогда он отправлялся в сумерках домой – мимо старой белой церкви, по узким крутым улочкам, по обеим сторонам которых зажигались желтые огни в маленьких окошках над двумя маршами лестниц с необычными коваными перилами.
