— Какая же ты…
Коршунов осмотрел меня таким взглядом, будто бы я была его золотой олимпийской медалью, не меньше. По крайней мере, на своё золото я бы смотрела точно так же.
Он снова приблизился, положил меня спиной на стол и завел мои руки наверх, удерживая их. Снова припал к моей груди, на этот раз вовсе не нежно: целовал, посасывал твердый сосок, затем начал спускаться ниже.
— Не… — Я хотела закричать, чтобы он остановился, но вместо этого издала протяжный стон наслаждения, когда Олег коснулся моей плоти губами.
— Нравится, Яночка? — довольно прошептал он, а я только прикрыла глаза и выгнулась ему навстречу.
— Ты такая горячая девочка. — Его язык проник в мои складочки, нашел горошинку клитора и начал ласкать.
— О Боже! — вырвалось у меня.
Олег отпустил мои руки и теперь поглаживал плечи, грудь, живот, ягодицы, бедра, — мне казалось — он был везде. Его движения языком ускорились, и я начала извиваться, одновременно желая, чтобы он прекратил эту сладкую пытку и не желая, чтобы она заканчивалась. Запустила пальцы в его чёрные волосы и стиснула, прижимая его голову к своей плоти, желая получить еще большее удовольствие. Он накрыл мои груди своими большими, сильными ладонями и сжал так, что мне стало больно. В этот самый момент по телу моему прокатилась нереальная волна наслаждения, я кончила. Господи, я кончила. Вскрикнув, выгнулась дугой и задрожала. Удовольствие было таким острым, что я даже дышала с трудом.
Вначале всё во мне напряглось — каждая мышца, каждый нерв, а после внутри разлилась сладкая, приносящая расслабление нега.
— Вот так, девочка моя, вот так.
Лицо Олега оказалось перед моим, губы накрыли мой рот. Я ощутила собственный вкус, и это отрезвило меня. Боже, что я делаю? Лежу со спущенными штанами на столе в тренерской, как самая последняя шлюха и… получаю от этого бескрайнее удовольствие! Судорожно всхлипнув, я попыталась оттолкнуть продолжавшего поглаживать меня по бедрам Олега. Он всё ещё целовал меня, покусывал губы.
— Отпустите меня, — просипела я, и не в силах сдержать слезы, попробовала сесть.
Олег покорно отстранился и встал рядом со столом. Прикрыв рот ладошкой, я, трясясь то ли от страха, то ли от не до конца отпустившего меня возбуждения, снова всхлипнула и принялась натягивать лямки майки. А после, спрыгнув со стола, вернула на место трусики с легинсами. Всё это время Олег Евгеньевич молча наблюдал за мной. А когда я, не глядя на него, полетела к двери и дернула за ручку, сказал:
— Ключ у меня.
— Откройте! — воскликнула я, размазывая слезы по щекам.
— Тебе же понравилось. — Он спокойно смотрел, а меня затрясло с новой силой:
— Не понравилось! — заорала я исступленно. — Вы не имеете права так себя вести со мной! Я не вещь! Мною нельзя пользоваться!
— Это значит, нет?
— Это значит, идите нахер! — завопила я, приходя в себя. Мне было унизительно стыдно, и я поклялась себе, что больше никогда не допущу подобного. — Откройте эту чертову дверь! — я пнула её носком ботинка.
— Если ты сейчас выйдешь за эту дверь, Яна. — Он приблизился и вытащил ключ из кармана. Протянул мне. — Назад дороги не будет. Хорошенько подумай.
— Идите к черту! — снова выплюнула я, схватила ключ и, дрожащей рукой вставив в замочную скважину, провернула, после чего выбежала вон.
Глава 4
Я, наверное, самоубийца, потому что после всего того, что произошло в тренерской, все равно поперлась на тренировку. Умылась в туалете, пощипала себя по щекам, обозвала трижды бесхребетной идиоткой и… отправилась на лед. Едва я отошла от истерики, ко мне вернулась былая уверенность в том, что Коршунов так просто от меня не избавится. Ну не с охраной же он будет меня выводить?! Хотя я бы не удивилась… Представив картину, как меня, извивающуюся и упирающуюся что есть силы, выводят под белы рученьки из центра два амбала — охранника и бросают мне вдогонку мою сумку с коньками, я улыбнулась. Даже настроение лучше стало. Ну бред же. Особенно учитывая тот факт, что наши дядя Ваня и дядя Толя ну никак не тянут на амбалов. С ними при желании даже я справиться смогу.
Едва я вышла на лёд, ко мне подъехала Алька и, толкнув, яростно зашипела:
— Еще раз увижу, что ты у меня под ногами мешаешься, я тебя в порошок сотру, Абрамова!
— Да нужен мне твой Олег Евгеньевич! — Откровенная ложь, Яна. Особенно после того, что случилось и что ты упорно и безрезультатно пытаешься забыть. Но Альке то этого знать не обязательно. Я задрала подбородок и уверенно заявила: — И у тебя, Ермакова, нет шансов. Мне кажется ты не в его… — Окинула её снисходительным взглядом и усмехнулась, чем вызвала на себя еще больший гнев. Хотя нет. Не гнев — ненависть! Нажила себе врага из-за этого… этого! Вот как его теперь называть!? Насильником? Да не насиловал он меня, но воли точно лишил. — Ты не в его вкусе, — нахально хмыкнула Альке в лицо и поспешила отъехать на другую половину катка, от греха подальше.
Коршунов появился у борта через десять минут. И опять я его взгляд ощущала задом! Знала, что он следит за мной. И в этот раз я была уверена, что если прыгну красивый чистый лутц, он увидит. И, может быть, передумает меня выгонять, увидев мой исключительный талант? Я разогналась и зашла на прыжок, не обращая внимания на предупредительный окрик второго тренера. Оторвалась ото льда, скрутила один оборот, второй, третий и… феерично рухнула на лед. Звезда, ничего не скажешь. Олег Евгеньевич, наверное, умирает от смеха.
Но со смеха умирала только Ермакова. Проехала мимо меня в опасной близости прямиком к… Коршунову, который снова делал вид, что меня не существует. Чертова сука! Внутри меня поднималась злость. Он слишком много уделяет ей внимания. Слишком много. Поджав губы, я тяжело поднялась со льда: сначала на четвереньки, а после кое-как и на ноги. Отряхнула колени от снежной стружки и бросила испепеляющий взгляд на мерзавца. Он улыбался! Не мне. Я едва не зарычала в бессильной ярости. Затянула резинку, собирающую мои волосы в хвост так туго, насколько это было возможно, и снова поехала на прыжок.
— Абрамова! — зычный голос второго тренера, который обычно проводил у нас вторую часть тренировки, заставил меня затормозить. Если Антон Валерьевич повышает голос, значит, мне действительно стоит послушаться его. Я затормозила, сделала оборот вокруг своей оси и снова против воли глянула в сторону борта. Ермакова ушла со льда и что-то говорила Коршунову, а он… Он снова приобнимал её за плечо. Касался её. Я зажмурилась, отгоняя в миг налетевшие воспоминания о его прикосновениях, потому что моя кожа снова начала неистово гореть. Это же ничего не значит. И это вовсе не ревность изгрызает меня, а чувство… нет, осознание того, что Алька долго ломаться не будет и мигом ответит согласием на предложение тренера. А я… я останусь гордой, неприступной и без золотых медалей. Подбородок задрожал, предвещая вот-вот готовые политься слезы. Ну почему я такой минус? Ведь когда-то все так хорошо начиналось…
