В день бракосочетания Артур забрал меня из дома, мы сели в метро и поехали на север. Сидели рядом на черных сиденьях из кожзаменителя, держась за руки, и смотрели на проносившиеся мимо пастельные кафельные плитки. Артур нервничал. Он похудел, истончился, как медная табличка на могильном памятнике; у наших отражений в окне вагона под глазами чернели огромные круги. Я не представляла, как он сумеет перенести меня через порог. Впрочем, у нас и порога-то не было. Мы еще не сняли новую квартиру: моя была оплачена на две недели вперед, и Артур сказал, что не видит причин разбрасываться деньгами.
Мы вышли из метро, сели в автобус, поехали, и только потом до меня дошло, что было написано на лобовом стекле.
— Где, ты говоришь, живет тот человек? — спросила я. Артур дал мне бумажку, на которой записал адрес. Брэсайд-парк.
Я сразу вспотела. Автобус проехал остановку, где я обычно выходила; вскоре мелькнул дом моей матери. Должно быть, я побелела; Артур — он как раз повернулся и пожал мне руку, ободряя не то меня, нею себя, — сразу спросил:
— Что с тобой?
— Чуточку нервничаю, — ответила я, по-утиному хохотнув.
Мы вышли из автобуса и зашагали по боковой дорожке вдоль мокрых деревьев брэсайдского парка, мимо аккуратных, респектабельных псевдотюдоровских домов, населенных призраками моего жирного отрочества. Я все больше паниковала. Наверняка сейчас выяснится, что я знаю священника, например, училась с его дочерью в школе, и он узнает меня, несмотря набольшие перемены во внешности… Конечно, он не удержится и воскликнет что-нибудь насчет столь необычайной метаморфозы, примется шутить про мои былые размеры, и Артур — в день свадьбы! — поймет, как бессовестно я его обманывала… что не было ни постоянного бойфренда-баскетболиста, ни третьего места в конкурсе на звание королевы бала в «Развеселой радуге»… Ветви кленов сгибались под тяжестью набрякшей зеленой листвы, воздух, густой, как суп, насыщали выхлопные газы, приплывавшие с ближайшего шоссе. Из-за влажности у нас над губами выступили капли; пот, сочившийся у меня из подмышек, пятнал девственную чистоту белого платья…
— Кажется, у меня солнечный удар, — сказала я, приваливаясь к Артуру.
— Но ты даже не была на солнце, — резонно возразил Артур. — Вот дом, который нам нужен, мы уже почти пришли, сейчас войдем, попросим воды… — Ему льстило, что я настолько сильно волнуюсь, к тому же так он мог скрыть собственные эмоции.
Артур помог мне взойти на цементированное крыльцо дома номер 52 и позвонил. На двери висела небольшая табличка с надписью красивыми буквами: «Особняк «Парадиз»». Я прочла это без всякого трепета в душе. Я решала, падать мне в обморок или нет. Если да, то даже в случае разоблачения удастся выйти из положения с честью — в карете «скорой помощи»… В узор алюминиевой решетчатой двери был вплетен силуэт фламинго.
Нам открыла крошечная пожилая женщина в розовых перчатках, розовых туфельках на высоких каблуках и розовой шляпке, украшенной искусственными голубыми гвоздиками и незабудками. На щеках было нарисовано по большому румяному кругу; брови прочерчены карандашом — две тоненькие удивленные дуги.
— Мы к достопочтенному Ю. П. Ревеле, — сказал Артур.
— Ой, какое миленькое платьице! — чирикнула старушка. — Обожаю свадьбы! Я, знаете ли, свидетельница, миссис Симонс. Меня всегда приглашают в свидетели. Идет невеста! — крикнула она, обращаясь к дому в целом.
Мы вошли. Мне потихоньку становилось лучше; по крайней мере, с этой старушкой я незнакома. Я благодарно втянула носом запах пыльных драпировок и теплой мебельной мастики.
— Церемонии проводятся в гостиной, — поведала миссис Симонс. — У нас очень красиво, вам обязательно понравится. — Мы последовали за ней и очутились в гроте.
Это была стандартная брэсайдская гостиная — из тех, что победнее; соединенная со столовой, которая, в свою очередь, переходит в кухню. Но на стенах висели не традиционные мирные пейзажи («Ручей зимой», «Тропинка осенью»), а веера из павлиньих перьев, вышивки в рамках, фотография балерины, подсвеченная сзади и оклеенная сухими листьями… Картина — приятно улыбающаяся индеанка; картина из ракушек — цветы в вазе, где каждый лепесток выполнен из раковинки своего вида; выцветшие фотографии, тоже в рамках, с подписями. Большой мягкий диван-честерфилд с бархатной обивкой сливового цвета, такие же кресла и подставки для ног; повсюду разноцветные вязаные салфеточки. На каминной полке множество предметов; фигурки Будды и индийских божков, фарфоровая собачка, несколько медных портсигаров, чучело совы под стеклянным колпаком.
— А вот и достопочтенная, — взволнованным шепотом проговорила миссис Симонс. За нашими спинами послышалось шуршание. Я обернулась — и упала в сливовое кресло: на пороге в белом платье с пурпурной книжной закладкой стояла Леда Спротт. Только теперь она опиралась на трость с серебряным набалдашником, и ее окружал ореол паров шотландского виски.
Леда поглядела мне в лицо, и я поняла, что она меня узнала. Застонав, я прикрыла глаза.
— Предсвадебное волнение! — возликовала миссис Симонс, схватила меня за руку и принялась растирать запястье. — Я на своей свадьбе падала в обморок целых три раза. Подайте нюхательные соли!
— Со мной все нормально. — Я открыла глаза. Пока Леда Спротт не проронила ни слова; может, она сохранит мой секрет?
— Точно? — спросил Артур. Я кивнула. — Нам нужен достопочтенный Ю.П. Ревеле, — продолжил он, обращаясь к Леде.
— Это я и есть, — ответила та. — Юнис П. Ревеле. — Она улыбнулась, словно давно привыкла к недоверчивости посетителей.
— А у вас есть лицензия? — спросил Артур.
— Разумеется. — Леда махнула рукой в сторону вполне официального на вид диплома в рамке, висевшего на стене. — Иначе мне бы не разрешили заключать браки. Ну-с, что у нас будет? Я специализируюсь по межконфессиональным бракосочетаниям. Провожу обряды иудейские, индуистские, католические, протестантские в пяти вариантах, буддистские, христианско-научные, агностические, для верующих в Высший Разум, а также любые комбинации — либо мою собственную, особую, церемонию.
— Может, нам особую? — предложила я Артуру. Мне хотелось как можно скорее все закончить и уйти отсюда.
— Я и сама ее люблю больше всех, — сказала Леда. — Но сначала — свадебный снимок! — Она вышла в холл и крикнула: — Гарри! — Я, пользуясь случаем, поспешила рассмотреть диплом. Что ж, по крайней мере, он выдан на имя «Юнис П. Ревеле». Я пребывала в замешательстве. Либо эта женщина — Леда Спротт, и тогда церемония недействительна, либо — Юнис П. Ревеле, но тогда почему в Иорданской церкви она звалась другим именем? Впрочем, подумала я, подозрителен мужчина, сменивший фамилию; он или мошенник, или преступник, или тайный агент, или шарлатан. Если же фамилию меняет женщина, то это, как правило, означает, что она всего-навсего вышла замуж. Рядом с дипломом висела фотография, на которой Леда, много моложе, чем ныне, пожимала руку Маккензи Кингу. Снимок, я заметила, был с автографом.
