– Вы через забор перелезете? – заботливо спросил Мамонтов.
– Ты мне поможешь. – Полковник Гущин через забрало шлема глядел на высоченный забор. – Плечо подставишь и колено.
Прошло еще четверть часа.
– Долго они с энергокомпанией утрясают. – Гущин выказывал нетерпение. – Нам надо скорее, пока они в сауне. Чтобы не услышали, как мы входим.
Еще пять минут пролетело и…
Свет на втором этаже виллы Арнольда внезапно погас. Вырубилась и подсветка над воротами и калиткой.
Захрипела рация: все, дом обесточен.
– Начали, – сказал полковник Гущин.
Они метнулись к забору. Вообще, честно признаться, Клавдий Мамонтов не понимал – зачем Гущин отправился на задержание лично. Не то чтобы он был не уверен в нем как в напарнике, но все же… возраст и такая болезнь… нянчиться, что ли, с ним? Нянчиться просто некогда… В таких делах все решают секунды. Или он хочет этим поступком что-то доказать – им с Макаром и в первую очередь себе? Что еще в форме? Что может? Вот так лично сам задержать опасных вооруженных убийц?
– Помоги мне с забором, дальше я сам, – словно прочитав его мысли, потребовал Гущин.
Клавдий Мамонтов подставил ему колено, а затем начал подсаживать грузного шефа. Буквально вскинул его вверх своими сильными руками. И Гущин зацепился там кое-как, начал подтягиваться и заполз наверх.
Мамонтов преодолел препятствие за доли секунды – подпрыгнул, подтянулся на одной руке и перекинул себя через забор. Он ринулся к темном дому, не дожидаясь Гущина.
И вот он у окна веранды. В доме темнота. Он включил прибор ночного видения и достал стеклорез.
Тихо… тихо…
Работа та еще резать стекло…
Главное, чтобы не грохнулось все внутрь – на пол, а упало на траву. Для этого есть склейки и присоски.
Пять минут работы, и он на присосках аккуратно вытащил большой прямоугольник стекла, проделав в окне веранды солидное отверстие, через которое можно было спокойно пролезть внутрь.
Полковник Гущин сопел у него за плечом. Принял стекло с рук на руки и положил на траву.
– Заходим.
– Я первый, Федор Матвеевич, вы за мной. – Клавдий Мамонтов достал пистолет «Глок».
Мгновение – и он внутри, метнулся к стене, оглядывая сквозь прибор ночного видения веранду. Вытянул руки с пистолетом в боевой стойке.
– Никого, чисто. Заходите. Они где-то в доме.
Гущин забрался внутрь. Не включая полицейских фонарей, используя лишь приборы ночного видения на шлемах, они медленно пересекли веранду и попали в большую темную гостиную, заставленную ореховой мебелью – бархатные кресла, диван. На нем – скомканное женское платье.
Дальше – длинный коридор.
И…
Они замерли, услышав стоны, всхлипы, словно женщина умоляла пощадить ее…
Стон перешел в визгливый крик.
В коридоре – несколько дверей.
Стоны затихли, но полковник Гущин все равно – Клавдий Мамонтов впоследствии удивлялся его опыту и интуиции – приблизился к самой дальней двери и… ударом ноги распахнул ее.
Спальня.
На кровати – двое. Молодой парень оседлал пышную грудастую блондинку, ублажая ее сзади, вошел в такой раж, что даже грохот сорванной с петель двери не заставил его прекратить…
Полковник Гущин врубил фонарь, ослепляя парочку. А Клавдий Мамонтов ринулся к кровати и схватил парня за длинные волосы и за шею, мощным захватом одновременно, и подавляя все его сопротивление разом, и стаскивая с женщины, которая от испуга снова начала истошно визжать.
Он сбросил парня на пол, наступил ему на грудь ногой. Но тот извернулся, пытаясь дотянуться до кресла, где висели на подлокотнике его джинсы.
Что-то упало на пол со стуком.
В свете фонаря – пистолет!
Парень шипел, как гусь, и пытался дотянуться до ствола. Мамонтов подпрыгнул на нем, словно на тренировочном мате, и ударил шнурованным ботинком его в челюсть.
Нокаут!
Он нагнулся за пистолетом.
– Федор Матвеевич, наручники! Это который из них?
– Младший. – Полковник Гущин, многое повидавший, аж крякнул – все произошло так быстро, Клавдий Мамонтов его мгновенно «взял»… Гущин до двух даже не успел сосчитать!
Он сам защелкнул наручники на запястьях младшего из братьев Гусевых – Стаса. А Клавдий Мамонтов сунулся к голой блондинке, скорчившейся на кровати.
– Где его брат? – шепнул он ей.
– Ой… ой… в сауне. – Она пялилась на них обалдело. В свете полицейского фонаря, направленного на нее, лицо ее, сильно накрашенное, выглядело словно гипсовая маска.
– Кто там с ним? – шипел Мамонтов.
– Светка… ой… да кто вы такие?
– Полиция. Тихо сиди. Пристрелю, если заорешь! В Фоминово ты ездила?
– В какое Фоминово?!
– А ты вспомни. – Мамонтов смотрел на нее из-под своего забрала. Нет, не тянет она на «упакованную дамочку». Провинциалка. Ночная бабочка. Крашеные перекисью патлы. Дешевка.
– Федор Матвеевич, вы останетесь здесь, в сауне я сам разберусь, а вы младшего караульте. – Клавдий Мамонтов уже командовал шефом.
– Точно?
Мамонтов поднял руку с пистолетом. Секунда – и он исчез во тьме коридора.
Как он помнил по плану виллы, сауна располагалась в пристройке. И он быстро ее отыскал. Деревянная дверь. Он тихонько приоткрыл ее.
Ночной мрак пытались прогнать толстые свечи, которые зажигала и расставляла повсюду в предбаннике голая девица – приземистая, крутобедрая, с тяжелой силиконовой грудью и мокрыми волосами, на которых едва держался тюрбан из махрового полотенца.
– Света нет, Дусик, – капризно крикнула она кому-то. – Тебе еще свечек принести?
– Светик, здесь же лес, деревня, это бывает. Ныряй скорей ко мне! – ответил ей хриплый и пьяный мужской голос.
– Вода в купели холодная, Дусик, а у меня придатки. Я шампань сейчас принесу тебе!
Блондинка повернулась и увидела на пороге предбанника сауны Клавдия Мамонтова в черных штурмовых доспехах с пистолетом. Она открыла рот, чтобы заорать. Но Мамонтов молниеносно выбросил руку вперед и ударил ее в шею – сбоку, вполсилы. Не тратя слов на увещевания, сразу нейтрализуя.
Она рухнула на пол, как сноп. Он перешагнул через нее и ринулся в «холодную» сауны, где и располагалась купель.
В свете толстых восковых свечей серебряное корыто – наследие авторитета Арнольда. А в нем голый волосатый мужик крепкого сложения, рано начавший лысеть.
Мамонтов вошел бесшумно, однако у старшего из Гусей, видимо, сработал инстинкт – он резко обернулся и… сунулся вперед к деревянной полке – на ней среди мочалок лежал его собственный «Глок».
