Клавдий Мамонтов позвонил отчитаться о результатах беседы с судьей, и ему тоже было велено ехать домой в Спасоналивковский переулок, где они и встретились через полчаса.
В переулке шум-гам, свара:
– Вы должны быть в маске! Я вам сказала – вы должны быть в маске!! Не смейте, не смейте! Вы сюда не зайдете! Вы должны быть в маске!! Ах ты, гадина, маску надень – говорю я тебе! Не пущу тебя в подъезд!
У жилого дома на углу – весьма престижного с виду, бывшего доходного, две женщины – молодая с коляской и ребенком и пожилая, растрепанная, перекрывшая собой проем открытой двери подъезда и истошно кричащая.
– Дайте мне пройти! Мы здесь живем, вы с ума сошли? Вы ребенка напугаете! – буквально умоляла ее молодая с коляской.
– Не пущу! – орала на нее пожилая – Ты должна в маске быть, в маске! Заразу разносишь, гадина!
С порога особняка Макара за этой сценой мрачно наблюдала горничная Маша. Из-за ее спины выглядывали Августа и Лидочка.
– Давно уже так орут, обе из того дома, а старая ее в подъезд не пускает, – сообщила она горестно. – Психичка, что ли? Столько психов сейчас развелось! Что дальше-то будет – массовый психоз, что ли? Маски сейчас вроде как отменили, не обязательно надевать, а старуха прямо как бешеная из-за этой маски. Мы крик услышали – на весь переулок. К нам из благотворительного христианского фонда сейчас приходили, они денег-то не берут, просят для госпиталей и больниц в глубинке маски, перчатки, санитайзеры и дезинфекторы. Я им отдала кое-что. Они просили еще собрать коробки, потом за ними явятся.
Макар сразу увел дочек в холл – нечего на скандал смотреть, а Клавдий Мамонтов направился к ругавшимся женщинам и очень вежливо начал увещевать сумасшедшую старуху, одновременно выдавливая ее с чисто бодигардовской сноровкой из дверного проема, освобождая молодой мамаше путь в подъезд. Справился с задачей быстро и без эксцессов.
Обед Маша накрыла в столовой. Перед обедом Клавдий Мамонтов повторил информацию, полученную от судьи, и полковник Гущин тут же озадачил сотрудников розыска в Отрадном и оперативников Главка поисками следов подруги Вероники Ляминой по имени Ля – предположительно Ольга. Велел навести справки в лесничестве о его бывших работниках, их семьях и орнитологической станции биофака. Но это задание было не из быстрых, и они это отлично понимали, следовало набраться терпения и подождать.
За обеденный стол сели всей дружной компанией. Маша и Сашеньку принесла. Макар взял сына на руки. Улучив момент, он шепотом по секрету рассказал Мамонтову о состоянии Гущина в госпитале Экспо, чтобы тот вопросов ему не задавал – почему это они приперлись вдруг домой в разгаре рабочего дня?
Клавдий Мамонтов потом часто вспоминал обед в столовой – странный, но милый сердцу русско-английский микс, словно из каких-то совсем давних, полузабытых времен века девятнадцатого в доме этакого русского помещика-англомана, что как «денди лондонский одет». Крахмальная скатерть, сине-белый старинный столовый фарфор Спод, грандиозная супница с оловянным половником – а в ней русская домашняя «лапша курячья» (Маша сама месила и сушила ее) с потрошками – горячая и ароматная. Расписанное синим узором в цветах и листьях фарфоровое английское блюдо, а на нем маленькие русские пирожки с капустой, с луком и яйцами, с мясом, что так и тают во рту. На второе «котлеты пожарские», но под английским смородиновым соусом с бренди, на десерт малиновый кисель.
За столом Вера Павловна хвалилась Макару успехами Лидочки в русском языке и ее познаниями в античной мифологии – книжку с картинками «Мифы» гувернантка читала ей по-английски. Сашенька (которого старая гувернантка тоже расхваливала – хорошо ест, не срыгивает, быстро развивается, в свои пять с половиной месяцев не только в кроватке переворачивается, но уже сидеть сам пытается!) на руках отца сидел тихонько, как мышонок, словно выжидал, и на этот раз особо выделял из всех именно полковника Гущина как старого друга – улыбался ему широко и обезоруживающе беззубым ртом. А Гущин из всех разносолов съел лишь куриную лапшу, отказавшись от пирогов и котлет. А когда Маша в заключение обеда принесла кофе с горячими английскими ржаными лепешками, что напекла сама, и сырным кремом «Драмбуи» из горгонцолы, смешанной с этим знаменитым британским ликером и анисом, выпил лишь черный кофе, а ликер – рюмку попросил себе «в чистом незамутненном виде».
Он мало говорил за столом. Слушал Клавдия Мамонтова, который повествовал о том, что орнитологическая станция в Столбищах сравнительно недалеко от леса, где обнаружили труп Вячеслава Крутова, и они еще раньше все пришли к выводу, что убийца эти места знал как свои пять пальцев, а если предположительно то была женщина, можно разматывать клубок дальше… Та ниточка, что ведет от Вероники Ляминой к ее подруге детства со смешным именем Ля…
– Свидетели показывают, что женщина, которую они встречали и в Фоминове, и в Отрадном, молодая, – заметил на это Макар. – Веронике Ляминой сорок восемь, даже если подруга детства ее моложе года на два, на три, то ей сейчас лет сорок пять примерно. Так что вряд ли это она, Клава.
После обеда сидели в гостиной. Полковник Гущин снова пил черный кофе. Молчаливая Августа показала Клавдию Мамонтову свой новый рисунок в планшете – две фигуры вроде как в доспехах – ну, точно Мандалорцы из сериала. Один высокий – широкие плечи и «ноги из ушей» – таким Августа изобразила Мамонтова, отца она нарисовала ростом пониже, без шлема, со светлыми желтыми волосами и с маленьким глазастым зеленым существом на руках, явно видя Сашеньку в образе Беби Йоды. Но не они были главными на этом рисунке. Над ними обоими возвышалось, доминировало нечто большое, уродливое, черное, заросшее волосами – чудовище, восседающее то ли на пне, то ли на камне. Желтые горящие глаза с черными зрачками – взгляд хищника, подстерегающего Мандалорцев… где? В лесной чаще? На перекрестке трех дорог? В темной пещере, из которой не видно солнца?
– Эй, в чем дело? – тихонько спросил Клавдий Мамонтов у Августы. – Ты кого нарисовала? Кто это?
Шестилетняя девочка очень серьезно смотрела на него своими темными глазами. Потом протянула руку, коснулась планшета и… удалила свой рисунок.
Солнце клонилось к закату, даруя иллюзию, что вот так они и закончат свой день – дома, с детьми, тихо-мирно, в ожидании традиционного пятичасового чая.
Но полковнику Гущину позвонил старший оперативной группы – разыскали менеджера Леонида Жданова. Им, как и говорил Макар, оказалась его жена Полина Жданова. И Леонид согласился с ними встретиться, не откладывая – раз полиции что-то надо в связи с делами бывшего «ковидного госпиталя» (так ему объяснили всю срочность встречи). Супруги действительно вместе с ребенком жили в особняке на Пахре в знаменитом некогда академическом поселке ЛИН.
– Литература, искусство, наука, – расшифровал название поселка полковник Гущин. – Ну, что же, несмотря ни на какие его танцевальные шоу и телепрограммы, живет Жданов в месте весьма интеллигентном, так что, возможно, и нас с нашими вопросами не пошлет матом.
Глава 40
Венера Виллендорфская
На территорию бывшей академической дачи, куда они прибыли в летних сумерках, их впустил помощник по хозяйству – филиппинец. Сам Леонид Жданов встретил их в саду, спускавшемся прямо к реке Пахре – перед домом, который представлял собой хаотичное нагромождение пристроек-новоделов, стеклянных и открытых террас и эркеров второго этажа с балконами. Крышу украшали каминные трубы.
