На ней был парик цвета воронова крыла – пышные длинные пряди уложены на голове в корону, которую придерживала диадема, купленная, наверное, в магазине для молодоженов, усыпанная стразами, блестящая и нелепая. Однако к этому безвкусному украшению крепилось то, ради чего диадему и приобретали – толстая длинная восковая свеча. Она горела, бросая на лицо Мачехи мертвых отблески и тени. На ее шее качались две длинные нити дорогого морского жемчуга и ожерелье из акульих зубов.
Все тело Мачехи мертвых блестело и было влажным – она словно искупалась только что.
Рядом с ней на полу в насквозь мокрой одежде сидела Августа, ее волосы тоже были мокрыми, на шее – длинная нитка жемчуга. Девочка оказалась привязана за обе руки к собачьему поводку, обмотанному вокруг бедер Мачехи мертвых, как пояс.
Клавдий Мамонтов вскинул пистолет.
– Давай! – крикнула Мачеха мертвых. – Стреляй! Убей меня!
Он бы убил ее первым выстрелом – она стояла перед ним открыто, не прячась. Однако, как бы она ни упала – навзничь, ничком, на бок – она свалилась бы в спиртовую лужу и подожгла бы ее свечой в диадеме. И они с Августой сразу вспыхнули бы, как два факела.
– Не выстрелил, умный… а теперь брось ствол. – Мачеха мертвых приказала низким грудным тоном.
Клавдий Мамонтов швырнул пистолет на пол.
В руке Мачехи мертвых, словно у фокусника, появилась зажигалка. Огонек вспыхнул.
– Что вам от нас надо? – спросил полковник Гущин. – Отпустите девочку.
– А ты спаси ее. – Мачеха мертвых смотрела на него своими серыми глазами, в которых полыхал желтый огонь. – Ты же за этим сюда явился, прихватив с собой своих парней. Ты готов ее спасти?
– Да. Сделаю, что скажешь, только отпусти ее.
Августа смотрела на них, на отца. Макар рванулся к ней.
– Стой, где стоишь! – Мачеха мертвых резко выбросила в сторону мокрой, облитой горючей жидкостью Августы руку с зажигалкой. – Это не бензин, дезинфектор, его сейчас продают на всех углах, восемьдесят процентов спирта. Останется лишь пепел… Ты понял?
Макар замер. Они все замерли под ее тяжелым взглядом, он словно обволакивал, лишал воли… лишал сил… заставлял подчиниться, смириться, принять… стать частью, служить, благоговеть… Гипноз? Возможно. Или какая-то другая, древняя могучая сила, имени которой они не знали, но ощущали ее – словно дуновение в спертом воздухе, пропитанном дымом лавра и дезинфекции.
Запахи болезни… эпидемии… древний и современный, смешавшиеся воедино…
– Зачем вы это все затеяли? – спросил Гущин. – Если бы вы не украли девочку и сами нас не привели сюда, мы бы вас никогда не нашли. И вы были бы свободны…
– Я и сейчас свободна. – Она смотрела на него. – А ты здесь со мной. У меня, в моем святилище.
– Вы же не сумасшедшая. Это просто сельский амбар.
– Взгляни. – Она плавно повела свободной рукой.
И они увидели то, на что от волнения и шока сначала даже не обратили внимания.
На полу тут и там по ангару были расставлены маленькие статуэтки – новоделы, копии, изображавшие великие ипостаси одного древнего божества. Здесь были и Артемида Эфесская Многогрудая, и Венера Виллендорфская, и другие венеры палеолита, грубые натуралистичные фигурки толстых женщин с животом, грудями и половыми органами, безголовые, безрукие, которым поклонялись еще со времен неандертальцев. Были здесь и статуэтки Кибелы со львами, и Деметры с колосьями, и ее – той, страшной, трехглавой, трехликой, принимающей свои кровавые гекатеи на перекрестках трех дорог – богини Гекаты с факелами, кинжалами и псами, стерегущими у ее ног. Дым лавровых листьев стелился по полу и окутывал их, словно туман веков. Но они – даже безглазые и безголовые – зорко и пристально следили сейчас за ними. За теми, кто явился сюда, выбирая себе очередную жертву.
Выбирая того, кто должен был умереть.
– Там, в лесу у монастыря, как только я увидела тебя, полковник – твой затравленный взгляд над маской, твой испуг перед любым контактом… я поняла – ты тоже один из них, кто должен был умереть, но выжил. Потому что ОНА коснулась тебя своей дланью, отметила тебя своим выбором, своим милосердием, и ты в долгу у нее, и расплатишься с ней, как должно, за жизнь, которую она тебе подарила.
– ОНА – это вы? Божество? Вы о себе говорите? О Мачехе мертвых? – спросил Гущин
– Не зови ее так. – Она покачала головой. – Нет, это не я. Неужели ты не видишь? И до сих пор не понял? Это сама Мать-Земля. Она карает нас, своих детей, изнасиловавших ее своим неуемным эгоизмом и алчным потребительством. Но она и спасает тех, кого выбирает сама. Она и тебя выбрала в том госпитале, где ты не сдох.
– Меня врачи лечили.
– Врачи лечат всех. Я сама работала в госпитале. Я все видела. Таких, как ты. Ты же лежал на вентиляции легких, тебе делали интубацию. Ты помнишь это? Ты до конца дней этого уже не забудешь, самый твой страшный кошмар, полковник, который никогда ничего раньше по жизни не боялся. Ты ведь задохнулся, потому что даже трубка уже не спасала тебя и… Что произошло дальше? Ты выжил? Ты снова начал дышать? Ты сам победил болезнь? Такую? Выкарабкался сам?
– Да, я сам выжил.
– Это ОНА тебя спасла и отметила! – выкрикнула Мачеха мертвых страстно и хрипло. – Так же, как она когда-то спасла меня. Так же, как спасла других – Петра, поверившего в нее сразу, как только я ему все открыла там, в госпитале, и мужа и сынишку Полины, которая сначала тоже, как и ты, отказывалась верить. Но когда вернулся с того света ее сын… ее обожаемый мальчик… У него ведь была клиническая смерть, ты знаешь это? Он умирал в Морозовской больнице, а она приехала в госпиталь, где умирал на ИВЛ ее муж, она хотела узнать о нем хоть что-то – ей не говорили в регистратуре. Я увидела ее у регистратуры, когда вышла из красной зоны, отчаявшуюся, полубезумную, готовую на все в своем горе… Я поговорила с ней, сказала, что ее муж не умер, сказала, кто его спас. Я ей все открыла, но она сначала глядела на меня такими же дикими глазами, как и вы сейчас. Она все не верила! Считала это бредом! Я объявила ей, что ее ребенок в эту самую минуту, возможно, уже мертв, но… он спасется, если она мне поверит. Возьмет и поверит – доверится не мне, а ЕЙ – Матери-Земле. И Полина выкрикнула с отчаянием: да, да, я верю тебе! Я во все что угодно готова поверить и все что угодно готова сделать, только бы сын и муж были живы! А я ей велела больше ни о чем не тревожиться, вернуться в Морозовскую и узнать все – как там с ребенком. Ей рассказал в больнице о том, что случилось, врач-реаниматолог… Он объявил, что с ее пятилетним сыном вдруг произошло настоящее чудо, он находился в состоянии клинической смерти пять минут, но вернулся и вдруг начал дышать сам. А потом уже ее муж, снятый с аппарата ИВЛ, когда пришел в себя, написал ей то же самое в чате – ему, мол, объявили об этом врачи, они никак не могли понять, у него было необратимое поражение легких… А он спасся и жив до сих пор. И с тобой было так же, полковник. Ты сам мне признался, что произошло чудо, разве нет?
