Мачеха мертвых умолкла. Опять властно вскинула руку вверх, а зажигалку поднесла к самым волосам сидевшей к ним спиной Августы.
– Пора, – объявила она громко. – На колени, красавец. А то полковник не дотянется до твоего горла.
Клавдий Мамонтов шагнул к Гущину и опустился на колени.
Лезвие было у него в руке. Но пальцы Мачехи мертвых с горящей зажигалкой находились в сантиметре от волос Августы, пропитанных горючим дезинфектором.
Они проиграли ей…
Он… Клавдий Мамонтов готовился к худшему, все же надеясь, что…
И Мачеха мертвых словно прочла его тайные мысли.
– Рассчитываете, что все равно одержите надо мной верх? – усмехнулась она криво. – Полковник зарежет красавца напарника, тот героически пожертвует собой, я отпущу девчонку, а вы двое наброситесь на меня и разорвете на куски? – Она смотрела на Гущина и Макара. – Ничего у вас не выйдет. Я все предусмотрела. В сейфе совета директоров моей компании лежит на случай моей внезапной смерти пакет – с моим письмом и завещанием. Я подробно описываю место, где меня убили, и тех, кто это сделал, – вас. И даже указываю локацию, где примерно можно будет найти мой труп. Вы же его где-то здесь зароете, не повезете с собой… Так что и с этим облом, не питайте иллюзий. Все будет так, как хочу я – полковник его зарежет. Я отпущу девочку – сдержу свое слово, а вы отпустите меня. Красавца закопаете здесь тайком. И что-то сочините – на ваше усмотрение – в качестве официальной версии его пропажи. Вы будете молчать, потому что… ОНА так хочет. ОНА требует от вас покорности и смирения. Иначе вы испытаете всю ее ярость на себе – ты, полковник не переживешь зиму, снова заразившись, несмотря на все твои смехотворные предосторожности. А ты, многодетный отец, потеряешь своего младенца – он ведь тоже болел ковидом, как мне сообщила ваша болтливая горничная в прошлый раз. Малыш слабенький и в группе риска.
Секунду она смотрела на них, раздавленных ее железной волей и ледяным жестокосердием. А потом крикнула:
– Медлить больше нельзя! Убей его! Не то сейчас сожгу вашу девчонку!
Гущин занес нож над стоящим перед ним на коленях Клавдием. Их взгляды встретились, и Гущин на секунду закрыл и снова открыл глаза. А Клавдий Мамонтов запрокинул голову, подставляя под жертвенный нож свое горло и одновременно кося глазом в сторону, измеряя расстояние до одного очень важного предмета, который давно уже привлек его внимание.
– Люди и больны, и слабы, и несовершенны. Да, они боятся эпидемии, страшатся смерти, – произнес Гущин громко. – И мир наш изменился. Но управлять нами, как марионетками, ты не будешь никогда! Твоему психозу жертва нужна? Так получи ее. Только выбор за мной – это не тебе, а мне решать, как распорядиться собственной жизнью!
И на их глазах он с размаха вонзил нож себе в грудь! В сердце!
Раздался хриплый гортанный вопль – Мачеха мертвых кричала – экстаз и ярость, разочарование и…
Восторг?
Она ринулась к Гущину, который, обливаясь кровью, рухнул на колени – пересекла лужу горючей жидкости, почти достигнув ее края. Собачий поводок, которым она привязала к себе Августу, натянулся до предела. Она протягивала к Гущину толстые дряблые руки, словно пытаясь заключить его в объятия…
И в этот миг Клавдий Мамонтов с колен в прыжке подбросил свое тренированное тело в воздух, сделав сальто, схватил в пола то грязное туалетное ведро, что валялось рядом с пустыми канистрами. Он обрушился на Мачеху мертвых, нахлобучивая ей на голову вонючее ведро, гася свечу и одновременно стискивая в кулаке ее руку с зажженной зажигалкой.
Синий огонек зажигалки погас, сама она – уже безопасная – упала в лужу горючего, а Мамонтов и Мачеха мертвых с ведром на голове тоже рухнули на пол, сплетаясь тесно, словно в любовном объятии – голые, дикие, подобные зверям в смертельной схватке. Мамонтов высвободился из ее рук, лезвием резко полоснул по поводку, отсекая кричащую что-то нечленораздельное Августу. А потом рывком приподнял Мачеху мертвых и отшвырнул к стене ангара. Ведро свалилось с ее головы, упал и парик, седые волосы, всклокоченные и мокрые, облепили ее щеки, а Мамонтов, не давая ей опомниться, ударом ноги перевернул ее на спину, прижимая коленом ее обвисшие груди, а затем обхватил ее голову обеими руками, приподнял и резким движением рванул вбок и назад – ломая ей шею.
Но она все еще тянулась скрюченными пальцами к его лицу, стремясь выцарапать ему глаза…
Потом ее толстое тело обмякло. Серые глаза, в которых горел желтый безумный огонь, затуманились… Ресницы дрогнули…
Клавдий Мамонтов подхватила Августу на руки. Макар, разбрасывая в стороны фигурки венер палеолита, бросился к полковнику Гущину, взвалил его на плечо – потому что в углах ангара, где горели свечи, вспыхнуло пламя – туда долетели брызги горючего дезинфектора из лужи.
Пожар занялся в одно мгновение – но они уже были у двери, распахивая ее навстречу июльскому утру.
Навстречу заре.
Они добежали до машины, Макар бережно положил залитого кровью Гущина на заднее сиденье. Нож торчал из его груди. Макар протянул к ножу руку…
– Не трогай, не вытаскивай! – крикнул Клавдий, схватил свою автомобильную аптечку, где по прежней привычке телохранителя возил много чего полезного.
– Но он в сердце себе… прямо в сердце ударил, он умирает, – Макар пытался нащупать пульс полковника Гущина.
Клавдий не только не вытащил нож, но двумя армейскими медпакетами и клейкой лентой весьма быстро и умело накрепко зафиксировал его в ране.
– Теперь в больницу его!
Макар содрал с себя грязную, запачканную сажей футболку, отдал ее Мамонтову, и тот разорвал ее почти пополам, превращая в набедренную повязку, которой обмотал бедра. Вся его одежда так и осталась в сарае, который уже полыхал, словно гигантский погребальный костер, хороня в пламени и Мачеху мертвых, и ее маленьких идолов, и все ее ипостаси, страхи, фантазии, грезы, кошмары – весь причудливый ПСИХОЗ, что черным дымом улетал в утренние ясные небеса.
Макар поднял на руки Августу, сорвав с нее чужое жемчужное ожерелье, и посадил вперед рядом с Клавдием, севшим за руль, а сам устроился сзади, бережно придерживая полковника Гущина и молясь про себе горячо и страстно – только вот неизвестно кому, – чтобы они успели довезти его до больницы. Чтобы он не умер в пути.
Они помчались назад в Людиново – город, который совершенно не знали, ориентируясь лишь по навигатору, стараясь отыскать городскую больницу.
Они гнали на полной скорости среди полей, над которыми в теплом утреннем воздухе поднимался пар, словно Мать-Земля дышала полной грудью, расправляя свои искалеченные человеческой жестокостью и жадностью легкие.
Дышала…
Прорастала травой…
Являя из недр своих летние цветы…
Всю эту земную неповторимую красоту, удобренную, словно навозом, человеческими страхами, жертвенной кровью, плотью умерших, ушедших назад к ней, своей земной матери. И воскресших вновь в виде листьев, травинок, деревьев, мха, ягод, плодов и злаков.
