— Ты не спишь, — укладывает на спину, — пока не спишь, но сейчас уснешь.
— Кто ты? Кем ты стал здесь, Мад?
— Какая разница, если я с тобой? За мной пришла?
— Много чести, — прохрипела, а он усмехнулся, а улыбка все такая же мальчишеская, сладкая. Не вяжется с угрюмым взглядом исподлобья и резкими идеальными чертами лица. Мне почему-то показалось, что это его первая улыбка за много лет. Бред, конечно… но я тоже его хорошо знала… а может, и не знала вовсе. Но разве можно лицемерить поцелуями, прикосновениями, лгать болью в зрачках… И сама себе в ответ — можно. Я ведь тоже лгу нам обоим. Слезами, рыданиями, объятиями. Я лгу ему правдой, и это самая страшная ложь из всей, на что способен человек.
— Скорее убить меня пришла, да, Бабочка?
Угадал… или тоже неплохо меня знаешь, но мне нельзя, чтоб ты в это поверил. Иначе у меня не получится, а я клятву дала. Клятвы нельзя нарушать. Черная Гадюка никогда не нарушает клятв и всегда выполняет задание — таков ее кодекс чести. А Найса… Найсу ты убил, Мадан. Но я дам этой слабовольной и жалкой гусенице воскреснуть и недолго насладиться тобой.
— Ненавижу…
— Знаю. Спи. О нас никому. Поняла? Не знакомы. Не виделись. Ничего. Запомни, как очнешься, меня рядом не будет, за тобой придут. Тебе тут пока не место.
— Почему? — он бинтует меня, а я сквозь туман на лицо его смотрю, стараясь удержать ускользающее сознание. В алкоголь подмешано что-то еще, иначе я бы выдержала. Я и не такое выдерживала.
— Не знаешь меня и не знала. Опасно это. Просто ничего не говори и ничего не делай. Я сам разберусь. Все хорошо будет, Бабочка. Доверься мне.
Глаза закатились от борьбы со сном, но я все же приоткрыла тяжелые веки, чувствуя, как он одевает на меня какой-то свитер и укрывает одеялом.
— Неон… тебе подходит.
— Еще бы. Только означает это не то, что ты думаешь.
— А что?
— Как-нибудь узнаешь. Спи. Перестань бороться со сном. Тебе надо поспать, лекарство восстановит тебя за ночь, и утром будешь в полном порядке. Тебя никто не тронет — за бункером присмотрит мой человек.
Я удержала его за руку, притягивая к себе.
— Расскажи мне сказку… ту, страшную, помнишь?
Сел рядом и ладонь мою к лицу прижал, целуя каждый палец, а у меня сердце дергается от каждого поцелуя, и истома по всему телу онемением.
— Про маленькую девочку, которую утащил страшный колдун в лес и закрыл в глубокой яме, а ее брата заставил убивать своих близких, чтобы собрать для него тринадцать сердец и освободить сестру?
Я кивнула, уже не открывая глаз, и прошептала:
— Тринадцатое сердце он должен был вырвать у себя.
— Ты не будешь визжать и кричать, чтоб я заткнулся?
— Не буду.
Улыбнулась невольно, вспоминая, как верещала и требовала прекратить. Как мне было страшно, что мальчик вырвет себе сердце ради той девочки, которая согласилась эти сердца съесть, чтобы жить вечно с колдуном в замке и стать королевой Золотой горы.
— Клянешься?
— Клянусь.
Сплела пальцы с его пальцами и, пока он рассказывал, думала о том, что чуть позже я буду ненавидеть его опять и кроваво мстить за все, что он со мной сделал, но сегодня у меня нет сил. Я слишком хотела всего этого, я слишком долго представляла нашу встречу, прокручивала ее в голове, мечтала о ней, а иногда боялась. Только увидев его, поняла, что она не похожа ни на одну из моих фантазий, потому что это Мадан. Он непредсказуем, как ветер, и сейчас он целует мне пальцы, а завтра может поставить на колени и приказать снять с меня кожу живьем, если заподозрит, что предала.
— Я никогда не рассказывал тебе конец сказки, Бабочка. А ведь он вырвал себе сердце, чтобы она была свободной… а она… она его съела и осталась с колдуном.
Не знаю, мне снится его голос, или я на самом деле слышу его.
Разве ты не знаешь,
Что слова немы,
Кроме слов любви.
У нас нет крыльев для полета,
И не можем расплакаться.
Как можем мы тратить дни на бесполезные игры?
Мы не помним слов
Песен наших матерей и отцов.
Мы стоим под дождем
И плачем от боли.
Разве ты не знаешь,
Что слова немы,
Кроме слов любви.
Мы не знаем, кто мы.
Сможем ли мы пересечь черту, милая, как далеко мы зайдем?
Мы словами сжигаем свои бессмертные души.
(с) Oleg Chubykin feat. Mike Glebow — Words Are Silent
ГЛАВА 12. Мадан
Я попал в армию совсем не так, как предполагал. Не сбежал из дома, не подал документы назло отцу. Он сам меня туда отправил. Да и выбора у него особо не было. Я сильно накосячил. Тогда мои косяки были связаны только с женщинами, по-крупному еще не умел.
У моего косяка были длинные светлые волосы, роскошное тело, упругая грудь и очень рабочие губы. Они-то меня и привлекли с самого начала. Не помню, сколько я выпил, когда впервые трахал ее на заднем сидении автомобиля после того, как она качественно мне отсосала. Мардж. И она племянница вице-канцлера. Да, она была девственницей, когда я взял ее первый раз после какой-то школьной вечеринки. На хрена мне нужно было об этом задумываться, если девчонка сама влезла ко мне в штаны, когда я в невменяемом состоянии допивал еще одну порцию текилы и высматривал, с кем уехать оттуда, да так, чтоб не домой, иначе мог натворить того, о чем жалел бы всю жизнь.
Мардж подошла и попросила угостить ее шампанским. О том, что она одноклассница Найсы, я узнаю немного позже. Я угостил, потом она каким-то образом опьянела похлеще, чем я, и утянула меня в машину.
Она великолепно делала минет, несмотря на свою девственность. Иногда эта физическая невинность ни черта не значит. Так, формальность. У женщин не одно отверстие в теле, и кровь на простынях совершенно ни о чем не говорит. Я мог побиться об заклад, что эта крошка до меня отсосала у всего города — такой опыт она имела.
Мне Мардж помогала забыться. Не сходить с ума. Соблюдать видимость нормальной жизни обыкновенного подростка, который гуляет на вечеринках, трахает девчонок, слушает музыку. А не извращенца, влюбленного в родную сестру и мастурбирующего на ее образ почти каждый день. Чуть позже Мардж стала мне нужна уже и для иных целей, ведь я стал вхож в их дом и получил доступ к ноутбуку ее отца. Организация поручила мне вскрыть систему безопасности и выудить некоторую информацию. Тогда для меня все это еще было игрой. Методом противостоять отцу и показать свою независимость. Я даже не представлял, как далеко все может зайти и что именно я узнаю.
В ту ночь я все спустил на тормозах. После срыва с Найсой ушел в дикий загул. Я трахал Мардж до рассвета без резинки, потому что чертовая сучка уверила меня, что приняла таблетку. Видимо, я был слишком пьян, чтобы соображать хотя бы что-то. Она утверждала, что любит меня. Безумно сильно, до сумасшествия, и мечтала обо мне несколько лет, и что я единственный и неповторимый. Мне было плевать. Я хотел секса. Забыться, увлечься кем-то, загнать свой член в очередную девку и не думать о той, о ком думать нельзя.
