Выражение ее лица не изменилось. Миссис Клаверти лишь едва заметно склонила голову:
— А вы не равняйте себя со мной, моя дорогая мисс. Вы лишь одна из многих. Сегодня вы есть, а завтра о вас и не вспомнят. У вас даже имени нет. Лишь номер, как у особо опасных заключенных. Какая вы по счету?.. 2358? Мелисса Абьяри? Пустой звук, собачья кличка, которую в любой момент можно заменить по прихоти хозяина. Не так ли, Амани? Так возвысьтесь, послужите на благо Альянса. Станьте кем-то значимым.
Я даже едва заметно усмехнулась: похоже, эта стерва и не подозревала, насколько была близка к истине. Но имя — лишь пустой звук. Имя не создает человека, оно его лишь идентифицирует. Мое имя было важно лишь тогда, когда его озвучивал папа. Только тогда оно имело значение. Вероника… И я даже была рада, что теперь его никто не произносил. Оно осталось по-настоящему моим. Им никогда его не изгадить своими грязными руками. Я хотела слышать его лишь от одного человека — и в этом я тоже признаюсь.
Я сдерживалась изо всех сил. Если доведу себя до истерики — лучше не станет. Лишь потеряю последние остатки самообладания и наделаю еще больше бед. Хотя, казалось бы: куда больше?
— Так что именно от меня требуется?
Миссис Клаверти снова улыбнулась:
— Лишь делать то, что захочет аль-Зарах. Все просто. Развлеки его, моя дорогая. Затрахай до полусмерти, чтобы у него все дымилось.
Слышать последние слова из уст этой утонченной женщины было просто невозможно. Казалось, будто миссис Клаверти только шевелила губами, а слова произносила Кармелла. Развязная, вечно поддатая Кармелла. Наверное, она права — Муравейник не вытравить, Муравейник всегда остается внутри. Но в меня он не успел прорасти. И сейчас это казалось недостатком.
Я опустила голову, стараясь выровнять дыхание. Хотелось проснуться, оказаться где угодно, только не здесь.
— Сделай так, чтобы он оказался полностью удовлетворен тобой. И Альянсом, разумеется. Он хочет тебя. Именно тебя, и с этим ничего не поделать. Пара жарких встреч — и ты ему наскучишь. И он уберется отсюда. Он из тех мужчин, кому важно завоевать, получить. И остынет он так же быстро, как и разгорелся. Верь мне.
Я отвернулась к окну и молчала. С аль-Зарахом все было более чем понятно. Но Пол… Я не представляла, как смогу посмотреть ему в глаза. Что будет, когда он увидит бриллианты? Что я скажу?
Эркар набрал воздушную подушку и причалил у подъезда ресторана. Мне помогли выйти и проводили в фойе, где уже ждал Фирел. С каждым моим шагом его лицо застывало.
Он формально приложился к моей руке и сжал пальцы до ломоты:
— Что у тебя на шее?
41
Я инстинктивно прикрыла проклятые камни ладонью, будто хотела спрятать. Колени дрожали. О нет — это вовсе не образное выражение. Я едва стояла на высоких каблуках, чувствуя, что вот-вот рухну.
Я выдавила улыбку. Фальшивую, натянутую. Самую отвратительную из возможных. Пол видел меня насквозь. Мое волнение, мою фальшь. Я смотрела в его каменное лицо, которое не выражало ничего, лицо того незнакомого Пола, которого я не хотела узнавать и так боялась. Чужой. Холодный. Надменный. Формальный. Запах его одеколона, который обычно сводил с ума, обдавал нестерпимой стужей. Будто я стояла на трескучем морозе. Голая. Проклятые камни словно примерзали к коже.
Я, наконец, опустила руку:
— Тебе не нравится? — Я старалась спрятать глаза: — Ты не зашел домой, и я сочла… Тебе не нравится.
— Откуда это? — он лишь приблизился на шаг, внезапно, сдержанно улыбнулся и кивнул. Не мне, кому-то проходящему мимо. — Я этого не дарил. А для стандартного набора компаньонки…
Он не договорил. Вновь отвлекся, кого-то приветствуя.
Это слишком роскошно для стандартного набора. Да, я прекрасно понимала, что он хотел сказать. Но даже этот вопрос был только фальшивой формальностью. Дипломатические игры — точно не для меня. Казалось, я попала в адскую мясорубку, где меня уже молотило острыми ножами. Я лишь сунула палец, из детского любопытства — но оказалась целиком запутанной в спираль. Хотелось кричать. Так, чтобы звенело в ушах. Хотелось ясности. Пусть неприглядной, жестокой, но очевидной. Прямой, как натянутая струна.
Я ненавидела людей вокруг. Сейчас, как никогда понимала, что это глаза и уши. Каждый взгляд, каждый жест Пола рассматривали, словно под микроскопом. И я сама стала заложником этих условностей. Окажись мы наедине, что бы он сделал? Мне все время казалось, что он способен ударить. Но если это поможет все исправить — я стерплю. Пусть. Лишь бы все стало как раньше.
Я едва не рассмеялась собственным глупым мыслям: как раньше уже не будет. Все станет только хуже. И самое ужасное ожидало дома: мне придется объясниться. Не повторять уже совершенную ошибку. Рассказать о шантаже. Выложить все, как я и намеревалась. Пусть Фирел решает сам. Может, он найдет выход. Я не хочу быть игрушкой в руках департамента, хочу, чтобы они просчитались. И плевать на Альянс.
Отвратительная аллегория об оборванной веревке вновь и вновь всплывала в голове. Но можно ли верить департаменту? Можно ли верить этой суке Амалии Клаверти?
Сейчас я должна была что-то ответить, потому что Пол пристально смотрел на меня, поджав губы. Я потянулась к застежке:
— Если хочешь, я сейчас же сниму…
Он едва заметно покачал головой:
— Поздно. Теперь ничего не трогай. И не наделай глупостей. — Он неожиданно сжал мою руку: — Не верь никому, кроме меня. Поняла?
Я поспешно кивнула, но скорее автоматически, чем с полным осознанием. Коснулась лацкана его смокинга:
— Уйдем отсюда, Пол. Прямо сейчас. Вернемся домой, умоляю. Я должна…
Он покачал головой, обрывая меня:
— Я обязан присутствовать. Ты — тоже.
Хотелось сорвать проклятые камни, отшвырнуть. Но я вдруг поняла, что бриллианты ничего не значат. Ровным счетом ничего. Украшение, символичное лишь для меня и аль-Зараха. И красная тряпка для Пола. Департамент все решил. С бриллиантами или без — меня отдают аль-Зараху. И единственный, кто может хоть что-то изменить — Пол.
Если захочет.
Я не могла откровенничать прямо сейчас: не время и не место. Лишь поймала его ладонь, сжала пальцы и посмотрела в глаза. Отчаянно хотела, чтобы он понял.
— Мне нужно поговорить с тобой вечером, Пол. Это очень важно. Безумно важно.
Он предложил мне руку и, кажется, неожиданно смягчился:
— Нужно идти.
Пол повлек меня к центральной лестнице, и в уши ударил голос распорядителя:
— Советник Пол Фирел со спутницей мисс Мелиссой Абьяри.
Я столько слышала о приемах в Юнион-холле! Там, в Центре, возможность попасть сюда казалась нам чем-то несбыточным. Небывалая роскошь, место для избранных.
