Сегодня был последний день данной Иршат-саедом отсрочки. Завтра начинается их священная неделя сарим. Что день, что неделя — теперь не имело значения. Я была заперта, как моя несчастная канарейка, с утра до ночи выводящая тонкие трели. Только мне совсем не хотелось петь. Мои дни будут бессмысленны, похожи один на другой. Неизбежное рано или поздно свершится: он придет. И все будет так, как он хотел. Как он хочет. Как хочет Альянс. Лишь вопрос времени.
Это предательство не давало покоя, прожигало, как кислота. Департамент мог обставить это дело как угодно, прикрыться какими угодно идеалами. Но предпочел самый отвратительный расклад. Самый подлый. Теперь я понимала, что значил тот перевод в особую секцию, о котором говорила Кейт. Но я неосмотрительно отмахнулась, пропустила мимо ушей. Разве можно было такое предвидеть… Они меня просто стерли. Нет человека — нет проблемы. Знали уже тогда и готовили почву. Потому что все это незаконно. И Фирел оказывался совершенно лишней фигурой, от которой было не так-то просто избавиться.
Меня продали. Как вещь. Как контрабандное животное для зверинца.
Самым невыносимым было принять участие Кейт. Это был подлый удар в спину. Я до сих пор будто чувствовала между лопаток острие безжалостно воткнутого кинжала. Кто угодно, только не Кейт. Единственная, кому я безоговорочно доверяла. Ее заставили. И было совершенно очевидно, что манипулировали ребенком. Думаю, будь я на ее месте, я бы продала ради сына кого угодно. Не колеблясь. И Пол это предвидел… И не было бы Кейт — был бы кто-то другой, но все равно был. Главное, чтобы исход был угоден Альянсу. Но жилы будто стягивало в узел. Хотелось сцепить зубы и рычать от отчаяния и боли. Можно ли это простить? Я очень хотела посмотреть ей в лицо, в глаза. Но сможет ли она заглянуть в мои?
Наивно хотелось подорвать всю эту чертову схему. Даже если бы это оказалось чревато прекращениями поставок сирадолита. Чтобы они все взвыли в департаменте. Если Альянсу плевать на меня — мне плевать на Альянс. Но, что я могу? Большая политика осталась за стенами этого дворца. Здесь я всего лишь безвольная женщина во власти всесильного мужчины. Песчинка в их проклятой раскаленной пустыне.
Масабих-раиса явилась после полудня. Ворвалась в комнаты в сопровождении девушек-кхадим, и принялась энергично отдавать распоряжения, тыкая толстым пальцем и позвякивая браслетами. Наконец, подошла к моей кровати и пытливо заглянула в лицо:
— Как ты себя чувствуешь, ятараф?
Я откинулась на подушки:
— Плохо, Масабих-раиса. Меня заперли, в четырех стенах. Мне нужен свежий воздух.
— Для твоего же блага, ятараф. Для твоего же блага, — толстуха бесцеремонно ухватила меня за подбородок и поворачивала голову, внимательно приглядываясь: — Щеки румяные, глаза ясные. Ты здорова, ятараф, нимат альжана.
— Нимат альжана…
Конечно, Масабих не уловила иронию. Нимат альжана — благословение небес. Здесь на все благословение небес. И, похоже, небеса благословляют всех, кроме меня.
Толстуха отстранилась, деловито кивнула:
— Вставай, Амани, у нас много дел.
Я не шевельнулась, лишь уставилась в ее смуглое лицо. Внутри все сжалось. Я с самого утра подспудно ждала какого-то дерьма. И, похоже, не просчиталась.
Масабих-раиса нетерпеливо топнула:
— Не ерепенься, ятараф. Делай, что говорят. Поднимайся.
Пришлось подчиниться. Я встала, сунула ноги в мягкие, расшитые камнями туфли без задников:
— Что случилось, Масабих-раиса?
— Господин пожелал тебя видеть. Уже приготовили баню.
Я остолбенела. Нервно сглотнула и скомкала немеющими пальцами легкое канареечное платье:
— Ведь Иршат-саед говорил…
Толстуха отмахнулась:
— Слово Иршат-саеда ничто в сравнении с желанием господина. — Она замахала рукой: — Пойдем! Пойдем, нимат альжана!
Сопротивляться было бессмысленно. Я послушно шагала за жирной спиной Масабих, окруженная конвоем из девушек. Мы проходили обнесенными изящными мозаичными колоннами галереями, ныряли в резные арки, спускались по каменным ступеням. Встречные женщины расступались, давая дорогу, почтительно склоняли головы перед толстухой.
Натопленная баня обдала влажным теплом. Но и здесь явно чувствовалась вездесущая вонь накхи и каких-то ароматических трав, которые смешивались в невыносимую наркотическую какофонию. Остальное не удивило. Тахильские бани были довольно популярны в Альянсе. Разве что эта поражала масштабом — в обратном смысле. Помещение было небольшим. Вероятно потому, что так его было проще протопить. Неужели, дровами или углем? Чтобы истребить всех до последнего бесов! Жаль, этот священный огонь не мог уничтожить этих погрязших в глубоком невежестве варваров. Всех до единого. Я бы до последнего смотрела, как занимается ярким пламенем аль-Зарах.
Я могла иронизировать и мечтать сколько угодно, но ситуацию это не меняло. Я просто стояла истуканом, позволяя снимать с себя одежду, расчесывать волосы. Меня уложили на мраморный стол и принялись намыливать густой пеной с удушающим ароматом, от которого попросту мутило. Здесь все запахи таковы. Каждая страна имеет свой запах, сейчас я осознала это совершенно отчетливо. Альянс для меня пах горьковатым морозным деревом, свежим, как дыхание северного ветра.
Я лежала на прогретом мраморе, будто на горячем прибрежном песке, и смотрела по сторонам. На этих людей. Точнее, из всех девушек меня интересовала только одна — ледяная блондинка, которую я уже видела однажды.
Ее называли Бахат. Бледная, в переводе с тахве. Это было метко. Она казалась здесь инородным телом, представляла собой полнейшую противоположность местным. А рядом с толстухой Масабих выглядела и вовсе инопланетной. Пару раз она ловила на себе мой пристальный взгляд и поспешно отворачивала лицо, будто пряталась. А я снова и снова искала ее глазами. Ее правая щека казалась изрытой, будто кусок смятого шелка. Но я не могла понять, что это, может, лишь игра теней. Смотрела и смотрела. Ровно до тех пор, пока не заметила ее правую руку, лишенную мизинца.
Меня передернуло. Я даже не сомневалась, что увечье эта бедная девушка получила именно здесь. За что? За то, что осмелилась противиться ему? Аль-Зарах просто не мог не обратить на нее внимания.
Я невольно сжала кулаки, будто пыталась сберечь собственные пальцы. Даже проклятый дворец Хазин нужно было заслужить — наскучить. Наскучить — значит покориться. Покориться — играть по правилам Альянса. И нарушить обещание, данное Полу. Я просто горела от собственной глупости: что я наделала!
Я дурела от жара, от удушающих запахов. Разомлела так, что даже сознание подернулось туманом, будто я выпила шампанского. Что они жгли вместе с накхой в своих курильницах? Но Бахат теперь не шла у меня из головы. Я должна попробовать поговорить с ней. Должна узнать, как она попала сюда. Что с ней случилось. Что-то мне подсказывало, что ее история схожа с моей. Скольких еще безнаказанно продал Альянс?
