Я потерла пальцами виски, понимая, что еще немного — и сойду с ума. Невозможно постоянно во всем сомневаться. Я должна принять решение. Либо довериться и рискнуть, либо не верить и до конца жизни жалеть о своей трусости. Как говорила Дарка: не попробуешь — не узнаешь. И всегда лихо махала рукой.
Я резко выпрямилась, упираясь ладонями в край тахты — я верю. Хочу верить. Но где искать эту чертову прачечную? Я должна точно знать, куда идти.
Я откинулась на подушки и демонстративно терла виски:
— Невыносимая духота.
Бахат склонила голову:
— Принести опахало?
— Не думаю, что это поможет. — Я изобразила самую кислую гримасу, на которую только была способна. — Мне просто нужно на воздух. Невозможно столько времени сидеть взаперти. Здесь принято где-то гулять?
Бахат кивнула:
— Конечно, муфади. Обычно ранним утром, когда солнце еще ласковое, либо на закате.
Я кивнула в ответ:
— Я с радостью прогуляюсь. Прямо сейчас.
Бахат замялась, наконец, покачала головой:
— Только с позволения Масабих-раисы, муфади.
Я снова кивнула:
— Прекрасно. Значит, пойдем и спросим.
Бахат вновь покачала головой:
— Я пойду, а ты будешь ждать здесь. Мамну.
Оставалось только смириться. Мамну. Вечные, бесконечные мамну. Я проводила взглядом Бахат, и как только та скрылась за дверью, прильнула к оконной решетке, уткнулась носом, пытаясь рассмотреть хоть что-то кроме клочка неба и клочка мощеного двора. Но ощутимых результатов это не принесло.
Старая прачечная… вероятно, на первом этаже или вовсе в подвале. Если, конечно, эти варвары не спятили окончательно и не устроили стирку где-нибудь на вершине бурджи, поближе к их варварскому богу. Казалось, я уже ничему не удивлюсь.
Бахат пропадала невыносимо долго. Я сидела, как на иголках, бесконечно думая о том, что стану делать, если Масабих откажет. В голову ничего не приходило. Разве что устроить в комнатах пожар, опрокинув их проклятые жаровни. Но в этом случае, меня бы просто заперли в других покоях. Принципиально ничего бы не изменилось. Но я надеялась, что до такого не дойдет. В конце концов, невозможно сидеть без воздуха — это вредно для здоровья. Если бы только Иршат-саед додумался напеть что-то подобное толстухе Масабих.
Когда Бахат юркнула в дверь, я подскочила и нервно терла вмиг заледеневшие пальцы:
— Ну? Что?
Бахат чинно склонила голову:
— Масабих-раиса позволила тебе прогулку.
Я так обрадовалась, что едва не подпрыгнула:
— Тогда, пойдем.
Она покачала головой:
— Когда жара спадет. Сейчас — мамну.
— Умоляю. Я люблю жару. Если останусь здесь хотя бы еще минуту — сойду с ума. Пойдем! Прошу.
Бахат раздраженно поджала губы:
— Успокойся, Амани. Сказано: вечером.
Спорить было бесполезно. Бахат ни в чем не намеревалась нарушать распоряжения Масабих. Сколько времени понадобилось, чтобы так вымуштровать ее? Или дело не во времени, а в нечеловеческих пытках? Я бы хотела знать, какой она была прежде. Чтобы увидеть, насколько переменилась. Не хочу точно так же потерять себя.
Не хочу.
Последние часы были невыносимым кошмаром. Я чувствовала, как драгоценное время убывает, утекает, словно вода сквозь пальцы. Если я не справлюсь этой ночью, — меня ждет участь Бахат.
Я умирала от безделья, изматывающего страха, который дрожал внутри, словно била крыльями безумная бабочка. Бесконечные трели канарейки лишь усиливали невыносимое состояние тревоги. Хотелось просто свернуть птице шею. Я не выдержала, набросила на клетку покрывало. Испытала невообразимое облегчение, когда та умолкла.
Самое ужасное — я не понимала, как расспрашивать Бахат о старой прачечной, не вызвав подозрений. Слишком странный разговор. Единственное, что приходило в голову — попросить провести небольшую экскурсию по дворцу и надеяться на обычное везение. И то, если позволено. Но и это ничего не гарантировало. Я боялась наделать от волнения непоправимых глупостей.
Когда за окном стало сереть, мы, наконец, вышли в узкую галерею, обнесенную колоннадой, и пошли уже знакомым мне маршрутом. Кажется, так меня вели в баню, но сейчас здесь было совершенно безлюдно. Вероятно, всему виной их неделя сарим. Иршат-саед знал, о чем говорил. Пустынно и гулко. Лишь наши шаги, плеск воды в фонтанах и треск разожженных жаровен. Редкая охрана не обращала на нас никакого внимания.
Бахат восприняла мою просьбу без энтузиазма, как формальность. Лишь указывала пальцем на двери и коридоры, коротко поясняя, что там. Мы спускались по узким лесенкам, ныряли в арки. Для вида я постоянно спрашивала о бытовых мелочах, Бахат что-то отвечала скороговоркой, но все это было не важно, пролетало мимо ушей.
Подступала паника. Я чувствовала, что вот-вот мы выйдем в какой-нибудь двор, но цель так и не будет достигнута. Второго шанса не будет. Я очень боялась задавать прямой вопрос, вдруг, Бахат что-то заподозрит, но, кажется, тянуть больше не было смысла.
Я сделала вид, что любуюсь тонкой красной занавеской, подхваченной шнуром с массивной шелковой кистью:
— Здесь столько ткани. Как они все это убирают? Неужели, вручную?
Бахат кивнула.
— И стирают вручную? Без автоматов?
Она снова кивнула. Отсветы жаровни ложились на изуродованную щеку, подчеркивая ужасный ожог. Хотелось отвернуться. Но я постаралась изобразить самое наивное недоверие:
— Не может быть. Разве сейчас кто-то стирает руками?
Она пожала плечами:
— Сейчас стало проще — во дворце новая прачечная с водяными барабанами. А в старой было совсем тяжело. Адская работа.
Я мысленно зажмурилась, понимая, что, возможно, намереваюсь сказать глупость:
— А можно посмотреть? Очень интересно. Никогда такого не видела.
Бахат взглянула на меня, как на идиотку:
— А что там смотреть?
Я пожала плечами, выдавила улыбку:
— Просто такое чувство, будто я попала в прошлое. Интересно.
Бахат повела почти белыми бровями, небрежно махнула рукой в сторону узкой лестницы:
— Вон там старая прачечная. Внизу. — Она изменилась в лице и тронула меня за плечо: — Что с тобой, муфади? Ты побледнела.
Я оперлась о стену, лихорадочно думая лишь о том, что сейчас мне нужно обратно, в комнаты — чтобы запомнить путь. Если мы уйдем во дворы — я никогда не смогу самостоятельно найти это место.
Я демонстративно ухватилась за желудок, изображая страдание:
— Что-то заболело.
