Глаза Бахат растерянно забегали:
— Нужно лекаря.
Я кивнула:
— Помоги мне вернуться в комнаты и позови Иршат-саеда.
Бахат лишь кивала, заботливо придерживала меня под локоть. Я шла так медленно, как только могла, с жадностью вглядывалась в росписи, колонны, плитку на полу, ища зацепки, маркеры. Наконец, мы достигли комнат. Бахат уложила меня на кровать и унеслась искать лекаря.
Иршат-саед делал вид, что осматривал меня под обеспокоенным взглядом Масабих. Едва слышно пробормотал:
— После того, как с бурджей трижды раздастся звук трубы.
Этого было достаточно — я лишь кивнула. Уж не знаю, что наплел Иршат толстухе, но она казалась успокоенной. Звук трубы… Только сейчас я подумала о том, что ни разу не видела здесь часов. Даже механических. Здесь будто не существовало времени. Лишь день и ночь. Лишь свет и тьма.
Иршат-саед не солгал — этой ночью Бахат покинула меня, и я осталась в одиночестве, как и требовали их традиции. В назначенный час я выскользнула за дверь, беспрепятственно прошла знакомым путем, обходя редкую охрану, и спустилась по узкой лестнице, на которую указывала Бахат.
Внизу оказалось почти темно. Низкий сводчатый коридор с толстыми грубыми колоннами освещал лишь едва живой одинокий факел. С одной стороны я благодарила темноту, которая помогала остаться незамеченной, с другой — просто умирала от страха. Сердце колотилось так громко, что, казалось, этот звук предательски разносится в пустоте. Я вглядывалась и холодела от ужаса: вдоль стен тянулись широкие, окованные железом двери. Бесконечное множество дверей.
Меня будто облили кипятком. Какая из них мне нужна? Я медленно шла в тени, за колоннами, мучительно приглядываясь. Сама не понимала, что именно искала. Приоткрытые створки? Скупую полоску света? Но неумолимо казалось, что за каждой колонной, за каждой дверью прячется Масабих. А может, и сам аль-Зарах.
Неожиданный возглас ударился в спину, как шальная пуля, заставляя меня содрогнуться всем телом:
— Стой!
55
Меня будто пронзило током. Я порывисто обернулась, вглядываясь в темноту.
Бахат…
Она стояла за колонной. Пряталась, но одновременно выглядывала, перегнувшись всем корпусом. Нервный свет факела бросал на ее бледное, будто мраморное лицо теплые блики. Она походила на призрак. Ноги не слушались. Я замерла, не в силах сдвинуться с места. Выходит, она за мной следила.
Бахат сжала кулаки и решительно вздернула подбородок:
— Я с тобой.
Я сглотнула ком в горле, понимая, что меня колотит:
— Куда? — голос все же дрогнул.
Я пыталась быть убедительной, но сама же осознавала, что уже ничего не исправить. Когда она догадалась? Когда я задавала глупые вопросы, или просто следила по приказу Масабих? Впрочем, не все ли равно! Каждая секунда, потраченная на бестолковый разговор, была на вес золота. Иршат-саед ждет. И он не станет ждать бесконечно — решит, что я отступилась.
— Не пытайся меня обмануть, Амани. Ты решила сбежать. Я с тобой.
Я покачала головой:
— Просто позволь мне уйти.
Она лишь поджала губы:
— Или мы идем вместе, или я поднимаю крик. Ты не успеешь пересечь коридор, как здесь будет и стража, и сама Масабих-раиса.
Мне нечего было возразить. Я опустила голову, будто раздумывала, и тут же коротко кивнула:
— Нужна старая прачечная.
Мы пошли в тени колонн, стараясь ступать бесшумно, а меня теперь терзала лишь одна мысль: что, если Иршат-саед, увидев Бахат, откажется помогать? Сочтет двойной побег слишком рискованным. И тогда все пропало. Что он сделает? Лишит нас обеих памяти, как однажды уже сделал с Бахат?
В конце коридора Бахат открыла маленькую дверцу за узорной решеткой, и мы нырнули в кромешную темноту. Меня будто ослепили. Ни проблеска, ни смутной светотени. Уже подкрадывалась предательская паника, запуская отвратительные мурашки в корнях волос. Еще чуть-чуть — и я задохнусь. Будто надели на голову целлофан. В груди бился отчаянный страх ловушки. Казалось, я вот-вот услышу мягкий выговор аль-Зараха. И тогда…
Я дура.
Я снова и снова качала головой. Сомнения атаковали, как стая пираний раненую жертву. Кто такой этот Иршат-саед? Я столько раз задавалась этим вопросом, но все равно не знала ответа. На чьей он стороне?
Синеватая вспышка фонаря разрезала мрак, как молния ночное небо. Я вздрогнула всем телом, едва не вскрикнула. Через пару мгновений я увидела отсвет коммуникатора, холодные цветные блики на сосредоточенном лице Иршат-саеда. Он подошел, безжалостно посветил мне в глаза, заставляя жмуриться, перевел луч на лицо Бахат.
— Какого…
Он не договорил. Засопел, поднял голову, будто бессловесно жаловался всемогущему тахильскому богу.
— Что она здесь делает?
Я молчала. Мои слова сейчас окажутся глупым детским лепетом. Бахат маленькая и худая — я могла хотя бы попробовать пережать ей сонную артерию, как учила когда-то Дарка, но я просто повелась на шантаж. Не сделала ничего.
Бахат шагнула вперед:
— Я сама, Иршат-саед. Я следила за Амани и все поняла. Я пойду с ней. Иначе подниму весь дворец. И у вас ничего не выйдет.
— Да ты хоть понимаешь… — Иршат-саед сорвался на крик, но снова не договорил. Опустил голову и сосредоточенно тер пальцами лоб. — Ты понимаешь, что если тебя снова поймают, то казнят? Никто больше не будет с тобой возиться. Ты это понимаешь, глупая женщина?
Та лишь сосредоточенно, решительно кивнула.
— Зачем? — медик снова направил синеватый луч в ее лицо.
Теперь оно казалось устрашающим, настоящее лицо призрака. Полупрозрачное, синеватое, будто не живое. Я только сейчас заметила, что у нее почти белые ресницы. Как усики-щеточки ночной бабочки. Они дрожали.
— Это не жизнь, Иршат-саед.
— Разве с тобой плохо обращаются?
Бахат зло усмехнулась. Кривая улыбка перекосила ее лицо:
— Со мной не должны обращаться, Иршат-саед. Я свободная гражданка Альянса, такая же, как и она, — Бахат кивнула на меня. — Я не домашний зверек. Не прислуга. Не иждивенка. Я не должна молиться по приказу богу, в которого не верю. — Бахат снова зло оскалилась: — Вам не понять, саед — вы мужчина. Мужчины здесь — совсем не то, что женщины. Пусть меня поймают. Но я хотя бы несколько минут буду верить в то, что могу что-то изменить. У меня отняли выбор, саед. Вот это самое невыносимое. Я не хочу сгнить здесь. Не хочу!
Я опустила голову. Маленькая бледная запуганная Бахат неожиданно предстала сосем другой стороной. Она смелее меня. Или безумнее. Но в ее словах не было безумия. Нас лишают выбора, лишают права распоряжаться собственной жизнью.
