Когда за высоким барханом показался частокол сирадолитных вышек, я едва не вскрикнула. Прибавила шаг. Мне так казалось. На деле я едва перебирала ногами, обессилела, перегрелась. На каждом шаге я могла рухнуть от теплового удара. Сирадолитные вышки — всегда оазис. Металл обильно покрывался конденсатом, которого хватало на орошение нескольких крепких пальм
Казалось, я шла целую вечность, но, когда осталось миновать лишь одну высокую дюну, остановилась и бессильно опустилась на песок. Солнце уже давно миновало зенит, испепеляя все вокруг. Я не думала ни о чем, кроме собственной жажды. Страх, невыносимая жара, обгоревшие руки — все отходило на второй план. Я не имела ни малейшего понятия: есть ли на этих вышках какой-то персонал? Хотя бы смотритель? Если меня заметят — вернут аль-Зараху. Теперь это верная смерть.
Какое-то время я наблюдала из-за песчаного хребта. Гипнотизировала воспаленным взглядом металлические трубы с зубчатым навершием, украшенным антенной маяка. Они напоминали странные уродливые мертвые бурджи. У основания ближайшей вышки блекло зеленела пожухлая поросль. Низкорослая, тщедушная. Умирающая, как и сама груда железа. Как и все здесь, выжженное беспощадным солнцем. Зной и бесконечная статика. Если там есть люди, меня вернут палачам. Если я останусь сидеть в песке — палачом станет эта пустыня.
Глупо хотя бы не попробовать.
Я с трудом поднялась на ноги и побрела, воображая, как прижмусь всем телом к прохладному влажному железу, как обрету тень. Как оботру лицо, почувствую воду во рту. Даже в груди засвербило, затрепыхалось. Я приложила руку, чувствуя, как едва уловимо дребезжит папин медальон. Как тогда, в каисе. Будто ободряет. Шутки сознания… Я нащупала его через ткань, зажала в кулаке, будто поймала муху, и та едва заметно жужжала. Слабенько, нежно.
Я добрела до вышки, ступила в тень и раскинула руки, прижимаясь к железу. Не слишком прохладному, едва влажному. Втянула характерный металлический запах, от которого едва не запершило в пересохшем горле. Тело ощутило контраст с раскаленным воздухом, стало немного легче дышать, но что-то было не так. Скудной влаги не хватило даже на то, чтобы смочить губы. Она оставалась на ладонях считанные секунды, даря лишь иллюзорное чувство прохлады, и тут же иссушалась легким обжигающим ветром.
К растениям должны быть проложены оросительные трубки. Я упала на колени и принялась раскапывать пальцами песок у корней жалкой низенькой пальмы с иссушенной неопрятной кроной. Нашла конец трубки, но песок там был лишь слегка влажный, почти не лип к рукам.
Я поднялась, едва не рыдая, пошла к следующей вышке, но картина повторилась. Я переходила от вышки к вышке, безошибочно определяя теперь по состоянию растительности. Лишь на другом краю месторождения несколько пальм оставались относительно зелеными. Железо оказалось холоднее, выступившего конденсата хватило, чтобы слегка размазать спасительную влагу по лицу. Я кинулась копать у основания пальмы, чтобы отыскать оросительный канал. Добралась до трубки, из которой едва заметно капало. Я легла на влажный песок, подставила руку и долго лежала без движения, дожидаясь, когда в ладони соберется хотя бы глоток. С жадностью проглотила, вместе с песком, не разбирая вкуса. Понимала лишь одно — этого ничтожно мало. Вновь подставила ладонь, вновь проглотила, но эти крохи были не в силах унять жажду. Я села на песок в тени, прижалась спиной к железу. Только теперь поняла, насколько обессилила. Без отдыха и сна.
Я не знала, что делать дальше. Куда идти? Я потеряла направление, не умела ориентироваться по солнцу и звездам. Солнце встает на востоке и заходит на западе — это знает любой школьник. Но теперь казалась непосильно-сложной даже эта малость. Любой из местных становился смертельной опасностью. Добраться до Марказа казалось теперь несбыточной мечтой. Я снова накрыла ладонью жужжащий медальон. Кажется, он вибрировал заметно сильнее. Или чувства обострились до предела. Я прислонилась затылком к железу, закрыла глаза. Мне нужно поспать хотя бы несколько минут. И станет легче. Понятнее. Появится какое-то решение. Просто закрыть глаза и позволить себе короткий отдых. Я мечтала увидеть Пола. Хотя бы в воспаленном забытьи…
Мои босые пятки волочились по песку. Я это чувствовала. Слышала, как за спиной шуршат тяжелые шаги, ощущала в подмышках чужие руки. Хотелось кричать, вырываться, но не было сил. Я мечтала только об одном — чтобы дали напиться. Кто бы это ни был.
65
Шершавая загрубевшая рука хлопала меня по щекам до тех пор, пока я не приоткрыла глаза, и не отвернулась, ослепнув от нестерпимого света. Я сидела на песке, прислонившись спиной к металлу сирадолитной вышки.
— Пей.
Моих губ коснулось прохладное горлышко фляги, влага смочила пересохшую кожу. Будто проснувшись, обретя силы, я выхватила сосуд и с жадностью заливала в горло холодную воду. Желудок наполнился тяжестью, будто я заглатывала кусками лед.
— Хватит, хватит. Мамну!
Флягу вырвали из моих слабых пальцев. Я утерлась рукавом, наконец, посмотрела на незнакомца в сером бурнусе. Высокий, широкоплечий. Темное лицо под белым тюрбаном закрыто до самых глаз, отчего казалось еще темнее. Он подошел к запряженному варшану, похожему на огромного волосатого быка, убрал флягу в седельную сумку. Вернулся, и навис надо мной, протягивая руку:
— Вставай, алязи.
Я не шелохнулась. Лишь сжалась, стараясь стать как можно незаметнее. Будто могла слиться с пустыней, исчезнуть. Понятно было только одно — это не спад. Но эта малость не значила практически ничего.
Незнакомец не стал повторять дважды: взвалил меня на плечо и понес к варшану, перекинул через волосатый хребет, а сам сел в седло. Я чувствовала ребрами его колено, но не могла даже поднять голову. Мои руки висели, как плети. Не было сил. Казалось, проглоченная вода окончательно сморила меня, ослабила. Я прижалась щекой к вонючему звериному боку, покрытому длинной желтоватой шерстью, чувствуя, как внутри что-то будто ходит ходуном при каждом его шаге.
Не знаю, сколько мы ехали. Я просто закрыла глаза и слушала сопение мощного животного. Как позвякивает сбруя время от времени, как незнакомец понукает скотину, пришпоривая пятками и издавая пронзительные чмокающие звуки. Будто целовал воздух.
Кровь прилила к голове, сознание затянулось плотным маревом. То самое чувство, когда перестаешь ощущать реальность. Будто в горячке, когда подбирается к сорока. Кажется, я смирилась. Даже если этот варвар свалит меня у ног аль-Зараха. Вокруг только смерть. Самой мне никогда не выйти из пустыни, не добраться до Марказа, не найти посольства. Я была слишком самонадеянной. Что уж там… я оказалась глупее ребенка.
Варшан остановился. Громко всхрапнул, переминаясь на толстых ногах. Чужие руки подняли меня и внесли в тень. Я почувствовала под собой мягкий ковер, вскинула глаза. В мое лицо пристально вглядывалась женщина неопределенного возраста. На плечах лежали гладкие черные косы, каждая толщиной в мою руку. Сложно определить на глаз возраст тахильских женщин. Немолодая, с лицом, изрезанным резкими морщинами. Черненые бездонные глаза, кожа цвета глины. Казалось, когда-то она была очень красивой.
