Я хлебнула шампанское, прислушиваясь к приятной легкой мелодии, наполняющей зал. Посмотрела на Фирела:
— Вы танцуете, Пол?
Кажется, он удивился, даже насупился:
— Весьма скверно.
Я улыбнулась, стараясь быть очаровательной, вновь коснулась его руки:
— Я вам не верю. Потанцуйте со мной. Мне будет приятно.
Кажется, я поставила его в неловкое положение. Но он в своем праве отказать, если подобное действие его не устраивает. Это не обида — это уточнение условий. В следующий раз я буду знать, что не следует приглашать его танцевать. Точно так же, как надевать дешевку.
К моему удивлению, Пол все же поднялся из-за стола, подошел, предложил руку. Я приняла, и мы отошли на несколько шагов. Он положил широкие ладони мне на талию, я обвила руками его шею. Мы мерно покачивались в такт неспешной музыке и молчали. Как подростки на танцевальном вечере. Глупо и неестественно. Он не прижимал меня к себе, ткань на груди едва-едва касалась его безупречного пиджака. Смотрел куда-то в сторону, будто все происходящее было лишь дипломатической формальностью. Серой и хрустящей, как его идеальная рубашка. Я шагнула ближе, прижалась. Шампанское придало смелости — никогда столько не пила. Будь что будет — я не должна так оставлять. Нам обоим понятно, для чего я здесь. С ним. Кейт ожидала, что он растерзает меня в первый же вечер. Да все этого ждали.
Пол на мгновение замер, но тут же продолжил незамысловатое движение, будто ничего не произошло. Я легко погладила сзади его шею, нырнула пальцами в волосы. Мне до одури нравился его одеколон. Горький, древесный. Холодный, как и он сам. Этот аромат нарисовал в моем воображении покрытое инеем промерзшее дерево. Мы двигались в такт музыке, я нежно перебирала пальцами, замечая, как участилось его дыхание. Мои касания не оставляли его равнодушным, и это было добрым знаком. Его ладони стали тяжелее, теперь я чувствовала, что он прижимает меня к себе. Я осмелела, рука нырнула за воротник рубашки. Его взгляд изменился, подернулся поволокой. Пол коснулся щекой моих волос.
Моя смелость либо все погубит, либо исправит.
Я мягко отстранилась, взяла его за руку:
— Идемте со мной.
Я направилась в сторону уборной, чувствуя, что у меня подгибаются колени. Я не знала, насколько далеко хочу зайти, как он все это воспримет. Понимала лишь одно — мы должны оказаться наедине. Мне это необходимо. Мы вошли в богато отделанное помещение, похожее скорее на музей, чем на сортир, автоматическая дверь щелкнула за спиной — нас никто не потревожит. Я заглянула в лицо Фирела и привстала на цыпочки:
— Поцелуйте меня, Пол.
7
Фирел пристально смотрел мне в лицо, молчал и не двигался. Я потянулась, мягко коснулась губами его сомкнутых губ. Сердце колотилось, как пойманная птица. Одно неверное движение — и я проиграла. Впрочем, может, я уже проиграла, и все, что я сделаю дальше, только приблизит меня к неизбежному краху. Пол просто стоял, как истукан. Не отвечал, но и не отстранялся. В учебных симуляторах больше желания и страсти, чем в нем. Если так, зачем он вообще кого-то выбирал? Теперь сказки Кейт казались полнейшим бредом. Я провела языком по его губам, на удивление податливым, с легкостью скользнула по ровным гладким зубам. Едва уловимый запах виски смешивался с древесно-морозным ароматом его одеколона. Фирел не сжал челюсть, не сделал ничего, чтобы мне помешать, будто с насмешкой ждал, желая посмотреть, на что еще я решусь. Я запустила руки под пиджак, поглаживая спину через хлопок рубашки, язык щекотал его нёбо. Я едва держалась на носах туфель, дотягиваясь, цеплялась за него, как за единственную опору. Фирел лишь шумно дышал. Не делал попытки ответить на поцелуй, обнять меня. Он не делал ничего. Чертова статуя. Даже выражение его напряженного и одновременно отрешенного лица мне не удалось прочитать. Он будто все время в чем-то сомневался. Нам преподавали основы физиогномики, психологию… но сейчас я чувствовала себя так, будто все шесть лет меня учили красиво пить чай и играть в пинг-понг. Все летело к чертям. Либо я такая бездарная ученица. Все самые глупые поступки совершаются либо по пьяни, либо в нервном потрясении… Два в одном.
Я поторопилась. Если бы я так не боялась лишиться этого назначения, вела бы себя иначе. Умнее, расчетливее, спокойнее. Так, как и следует. Мне было бы плевать. Миссис Грэп постоянно повторяла, что мы не должны вмешивать чувства. Чувства заставляют делать глупости. Мои чувства были иными: страх, неопределенность, но и они заставляли колотиться сердце, горячили разум. Заставляли делать ошибки. Я вцепилась в Фирела, как в спасительный буек. Его положение гарантировало мне определенную безопасность. Я твердила это себе, как заклинание. Но, может я ошибалась во всем… И да, он мне нравился — не стану отрицать. Даже больше, чем нужно.
Глупый проигрыш… Отвратительный день.
Я опустила руки, отстранилась. Просто смотрела в помутневшие графитные глаза, не понимая, что теперь делать. Возможно, мне нужно уйти, избавить его от каких бы то ни было объяснений. Я не должна обременять его истериками.
Мы оба молчали. Пол поджал влажные губы и смотрел не мигая. Я уже не пыталась прочесть его лицо — теперь это было ни к чему. Долгие и долгие секунды. Я холодела под его взглядом, покрывалась инеем. Сейчас он скажет, что расторгает договор. И все будет кончено. Я опустила голову, шагнула назад, но, в то же мгновение Фирел прижал меня к стене, удерживая за запястья. У меня перехватило дыхание, подкосились ноги. Он склонился, требовательно впился в мои губы. С яростным напором, сминая, вторгаясь в мой рот. Я отвечала с той же яростью, сначала опешив, потом ликуя — он живой. И он хочет меня. О, это не подделать, не сыграть. Он спустился на шею, слегка прикусывая кожу, наконец, освободил мои руки, и я зарылась в его жесткие прямые волосы, прижимала к себе.
Пусть здесь, пусть так — на это уже плевать, не это главное. Все глупые страхи физической близости отправились к черту. Он все же хочет меня. Я млела от его прикосновений, в животе завязался тугой узел. Его горячая рука легла на бедро, задирая платье. Он жадно оглаживал, сминал, проникая под кружево белья. Я целовала так, что заболели губы. Жадно, отчаянно, будто перед смертью. Какое-то время в тишине раздавалось лишь наше шумное дыхание и шорох материи. Я скользнула рукой к его ремню, намереваясь расстегнуть, но Фирел внезапно отстранился, до боли сжал мое запястье и отвел руку. Какое-то время он молча смотрел на меня, словно обвинял, затем одернул пиджак и вышел, ничего не говоря. Лишь хлопнула дверь, будто отрезвив.
Я осталась одна в полном недоумении. Разгоряченная, с бешенным сердцем. Что это было? Слезы подступили внезапно, обильно. Я съехала по стене, обняла колени и рыдала так отчаянно, как не рыдала последние несколько лет. Вновь все катилось к чертям. Я все испортила. Я, наконец, поднялась, подошла к раковине и посмотрела на себя в зеркало: глаза покраснели, тушь размазалась. Я набрала воды в ладонь и плеснула на стекло, в свое отражение:
— Дура. Какая же ты дура!
