Он отставил бокал, подошел к шкафу в углу, достал наручный коммуникатор и протянул мне:
— Совсем новый, настраивать надо.
Я лишь кивнула, второпях защелкнула браслет на запястье. Вдруг осознала, что я почти привыкла жить без него. Выключенный, он уже не вызывал прежней ломки.
Фирел придвинул злосчастную коробку на столе:
— Вероника, ты должна открыть бокс. Чтобы я мог заявить о твоих правах.
Я покачала головой:
— Я не знаю пароль. Еще в банке перебрала все, что могла.
— Думай. Чем быстрее ты это сделаешь, тем быстрее окажешься в безопасности. Сальвадор, наверняка оставил подсказку.
Я пожала плечами:
— Там была лишь записка, написанная его рукой. Совсем короткая.
— Где она?
Я порылась в кармане брошенной на соседнее кресло куртки, вынула смятый листок:
— Вот.
Пол пробежал глазами и вернул мне:
— Зная Сальвадора… Подсказка в записке.
Я расправила мятую бумажку на коленях, вглядываясь в знакомые буквы.
«Ты точно знаешь, дочка».
Знаю что? Я читала вновь и вновь, пока слова не стали утрачивать смысл и перекатывались в голове лишь набором звуков. «Ты точно знаешь, дочка». Было в этой фразе что-то странное, непривычное, инородное. Но я никак не могла понять, что именно.
Папа никогда не называл меня дочкой. Всегда говорил: «Моя хорошая».
Я посмотрела на Пола:
— Кажется, я знаю.
Он лишь кивнул, развернул панель ввода. Я набрала два слова, панель свернулась, и замок победно щелкнул.
Моя хорошая.
А я едва не разрыдалась.
Фирел с облегчением выдохнул и глотнул виски. Вынул пачку бумаг, сел за стол и принялся просматривать. Я наблюдала из-за его плеча, вдыхая запах морозного дерева, смотрела на его руки с крупными полированными ногтями. И просто не понимала, как все это возможно утрясти в голове.
Наконец, Пол повернулся, но его лицо казалось обеспокоенным:
— Здесь не все, Вероника.
— Что это значит?
Он повертел пустой бокс, поковырял подкладку кончиком канцелярского ножа, но внутри было совершенно пусто.
— Здесь чертежи и описания. Но они неполные. В маяке не хватает сердцевины.
Я смотрела в его растерянное лицо и улыбнулась, выуживая из-под платья отцовский кулон. Положила на стол:
— Думаю, теперь все.
— Ты уверена?
Я кивнула:
— Абсолютно. Эта штука реагировала на сирадолитные вышки там, в пустыне.
Я не хотела мусолить подробности. Может, потом, когда-нибудь. Сейчас я не хотела все это вспоминать.
Пол подцепил кулон двумя пальцами, покручивал:
— Надо же… Какая ирония.
Он достал новый бокс, сложил бумаги, кулон и запаролил содержимое. Посмотрел на коммуникатор:
— Ты останешься здесь, по крайней мере, пока не будут улажены все формальности. Я вернусь вечером.
Я покачала головой:
— Нет, Пол. Если ты вернешься вечером — я уйду из этого дома. Договор нас больше не связывает. Я считаю себя свободной от департамента.
— И от меня?
Я молчала.
Он помрачнел. Какое-то время просто стоял, будто подбирал слова:
— К черту договор. Значит, я не вернусь, Вероника. Лишь бы ты осталась. И может, ты все же сможешь меня простить.
73
Мы стояли у подъезда Центра. Я и Дарка. Подморозило, с серого неба срывались крупные рыхлые снежинки. Она привычно сморщила нос, поправила меховой капюшон:
— Может, мне все же с тобой?
Я сжала ее руку, покачала головой:
— Нет. Я должна сама. Всего лишь посмотрю ей в глаза и вернусь. Давно хочу это сделать.
Дарка надула губы:
— Мало ли, может, придется эту стерву за волосы оттаскать или макияж поправить. Ты же знаешь — я могу!
О да! Моя Дарка могла все! Но я снова покачала головой:
— Прости, дорогая, буду веселиться без тебя. А за волосы оттаскают в четыре руки, если понадобится, — я кивнула на стоящих за моей спиной охранников.
Снова серые близнецы. Я так и не знала, что стало с Айзексом и Смитом, но меня это мало волновало.
Я нервно перехватила маленькую сумочку и пошла знакомой лестницей, оправляя на ходу белый мех. Я должна была увидеть Амалию Клаверти. Я беспрепятственно поднялась на третий этаж, секретарша доложила обо мне. Я не сомневалась, что она примет.
Нет, теперь я не боялась. Меня больше ничто не с связывало ни с Центром, ни с социальным департаментом. Я была самостоятельной единицей, единственной владелицей и президентом компании «Сальвадор-групп», занимающейся разработкой сирадолитовых месторождений на территории Альянса. И дело разворачивалось небывалыми темпами. Фирелу понадобился лишь месяц, чтобы все оформить. И уже два месяца геологическая разведка колесила по всему Альянсу. Но я больше не видела его с того дня, когда все закончилось. Лишь вела переговоры через коммуникатор. Он сдержал слово и не появлялся в квартире до тех пор, пока я не получила возможность съехать. Но я каждый день получала цветы. Целые охапки. Сейчас я получала их уже на свой адрес.
Амалия Клаверти сидела за столом у окна, утопая в мягком высоком кресле. Курила сигарету в длинном мундштуке. Все такая же. На первый взгляд. Но она будто поблекла, посерела. Может, просто лиловое платье совсем не шло. А может, я смотрела теперь на нее совсем с другой стороны.
Она поднялась навстречу:
— Мисс Глос, какая честь.
— Добрый день, миссис Клаверти.
Она сверкнула зубами:
— Вы по-прежнему хороши. Чем обязана удовольствию видеть вас?
Я усмехнулась:
— Хотела посмотреть вам в глаза.
— Мило, — она подхватила сигарету, затянулась, выпустила струю дыма. — Кажется, я должна вас поздравить, мисс Глос. Это триумф. Иначе и не скажешь. Или, может быть, уже миссис Фирел?
Я оставила эту иронию без ответа:
— Я хотела сказать вам лично, Амалия, что стану добиваться вашей отставки. Вы не тот человек, который должен руководить Центром. И подниму всю историю, связанную с Тахилом.
— О… — она расхохоталась, — вы несколько опоздали, моя мстительная мисс. Центр расформировывают.
— Расформировывают?
— За ненадобностью.
Я, действительно, была удивлена:
— Почему?
