Пол поднялся, направился к бару. Привычно плеснул виски, отсчитал два кубика льда. Повернулся ко мне:
— Чего тебе налить?
— Газировки или сока.
У меня внутри все ходило ходуном. Даже руки подрагивали.
Он нахмурился:
— Сока? Никогда не видел, чтобы ты пила сок? У нас отпуск, Вероника. Тебя никто не осудит.
Я подняла голову:
— Теперь я еще долго не буду пить ничего крепче сока. Даже в отпуске.
Было забавно наблюдать за его растерянностью. В смешном свитере он выглядел еще трогательнее. Пол отставил виски и пристально посмотрел на меня:
— Ты…
Он не договорил, а я лишь мелко закивала, сдерживая хитрую улыбку и опуская голову. И почему-то чувствовала себя чуть-чуть виноватой. Собутыльник не удался.
Пол стоял истуканом, наконец, пробормотал:
— Так я… стану отцом?
Я вытянула губы и делано задумалась:
— Наверное, все же ты.
Пол опустился рядом на шкуру, поймал мои руки, сжал в широких теплых ладонях:
— И ты молчала? Когда ты узнала? Почему не сказала сразу? Я имел право знать!
Клянусь, это было смешно. Он коснулся губами моих пальцев:
— Ты фантастическая женщина.
Я хмыкнула:
— Полагаю, на такую фантастику еще много кто способен.
— На такую — только ты. Я люблю тебя.
Он сгреб меня в объятия, сминая губы. А я просто растворялась, млела, таяла, как свеча, отдаваясь его касаниям, его шумному горячему дыханию. Сильная рука нырнула под свитер, обожгла кожу, и во мне все забурлило. Я обвила руками его шею, зарылась пальцами в жесткие, отросшие больше привычного волосы. Я видела его опущенные светлые ресницы. Пол всегда закрывал глаза, когда целовал меня. Дарка говорит, это верный признак самой отчаянной мальчишеской влюбленности. Не оставалось ничего, кроме как снова и снова верить моей Дарке. Отчего не поверить в то, во что так хочешь верить сам?
Его жесты стали резче, Пол притянул меня к себе так, будто хотел раздавить. Вдруг будто опомнился, отстранился. В глазах замер испуг:
— Вдруг, тебе нельзя? Вдруг это повредит?
Я поджала губы и шумно выдохнула:
— Сейчас мне повредит только одно, Пол — если ты немедленно не поцелуешь меня, и мы не продолжим.
Не дожидаясь, я сама потянулась, обвила его шею, сходя с ума от вкуса его губ с ноткой виски, от запаха его одеколона. Время от времени Пол будто пытался контролировать себя. Хватка ослабевала, касания становились нежнее. Ласкали, как густой толстый мех, на котором мы лежали. Я хотела его всего, без остатка. Чувствовать на себе тяжесть его тела, стальные оковы его рук. Хотела быть слабой и бесконечно покоряться. Покоряться по своей воле, по велению своего сердца. Своему мужчине.
За окном стремительно стемнело, и нас окружил интимный полумрак, который рассеивали красноватые отсветы пламени камина. Дрожащие блики играли на взмокшем лице Пола, подчеркивая резкость черт, глубину морщины на переносице. Превращали его в таинственного демона. А я не могла оторвать взгляд. Цеплялась за его жесткие руки, обвивала ногами, жадно хватала ртом воздух и стискивала зубы, чувствуя внутри нарастающее блаженство, которое вот-вот взорвется фантастическим фейерверком.
Я лежала на его груди, прижимаясь щекой, слушала частое биение сердца, которое принадлежало мне, сбивчивое дыхание. Взмокшую кожу согревало тепло живого огня. Но сейчас не было ни ассоциаций, ни воспоминаний, ни страхов. Сейчас все было другим. Будто другая планета. Горы, снег, глушь. И мы вдвоем. Вдвоем на целую неделю. А потом… А потом, я точно знала, что все будет только хорошо. Я очень хотела большую семью, много детей. Может, четверых. А может…
Я зарылась пальцами в мокрые волосы Пола:
— Как ты думаешь, кто у нас будет?
Он кивнул не задумываясь:
— Мальчик.
— А если девочка?
Пол снова кивнул:
— Мальчик. Но будет и девочка. — Он поцеловал меня в кончик носа: — Много-много мальчиков и девочек. Но, полагаю, на счет первого имени мы точно сойдемся во мнениях.
Я улыбнулась и сильнее прижалась к нему. Конечно, сойдемся. Тут просто не может быть другого варианта.
Пол обхватил меня так, будто боялся, что я исчезну:
— Теперь у тебя не останется повода для отказа, и ты, наконец, выйдешь за меня. Ведь так, миссис Фирел?
Я чувствовала бесконечное счастье, которое пробивало до слез:
— Конечно, Пол.
Конец
