Он сделал несколько шагов к ней.
Он был отвратителен сам себе. Ужас, сковавший внутренности, поселился в самой глубине сознания. Это его вина. Все те нарисованные нерожденные на его совести.
Слова застряли в горле, он просто молча стоял рядом с Каей, боясь поймать ее взгляд. А ведь она даже не знала, насколько он заслуживает ее гнева и осуждения.
Чувство вины съедало изнутри.
— Мы со всем справимся. Вместе, — повторил он сказанную на далеком холме фразу и прижал ее к себе, обнимая.
Только на этот раз ему это нужно было самому. Чувствовать, что она здесь. Рядом. С ним.
Они провели так всю ночь. Он прижимал ее к себе, лежа в постели, так, словно она могла исчезнуть в любой момент.
А наутро, едва проснувшись, Кая приподнялась на локте, слабо улыбаясь:
— Через час приедет делегация. Нужно подготовить встречу.
Она просто сделала вид, что вчерашнего разговора не было. И он не знал, радоваться этому или нет.
Вот только ему сделать вид, что этого удушающего ужаса и разрывающего на части чувства вины тоже нет, было уже не так-то просто.
Осознавать то, каким именно образом сработало старое проклятие, которое он передал отцу Стивена, было дико.
И пусть сейчас, вспоминая время в пещере, он понимал, что был не в себе. Годы одиночества превратили его в чудовище не только внешне, но и по сути.
Думал ли он, создавая чары и отдавая крупицу черной магии, что король просто станет бесплодным? Или уже тогда понимал, что будет происходить то, что нашло отражение на жутких картинках, показанных Киарой?
Так или иначе, все это на его совести, и угроза жизни Каи — тоже на нем.
Не выдержав, он ударил кулаком в стену, чувствуя, как от волны магии, которую он неосознанно выпустил, сотрясается буквально весь замок.
— Ты знал… знал ведь, что творишь. Знал, и тебе было все равно. Жалкое ничтожество, трясущееся лишь за свою шкуру, — прошептал он с истовой ненавистью.
Клубок из недоговорок и секретов между ним и Киарой с каждым днем становился все больше. Уже поздно было что-то объяснять. Он ведь действительно хотел признаться, в тот день, когда вытащил ее из подвалов дворца. Но не смог, когда увидел, как глубоко пустила корни в сердце Киары черная магия.
Все, что он мог сейчас, это увести ее в Ниан, и там, добравшись до брата, избавиться наконец от черной магии.
Получить разом все. И возмездие, и Киару, и их общего ребенка. Разве он не заслужил этого? После столетий гонений наконец обрести свое место. Дом. Семью.
Нет, он не заслужил. Лжец, предатель и убийца. Он заслужил вечно гореть в бездне, а не прекрасную сильную женщину, носящую под сердцем его ребёнка. Но судьба распорядилась иначе. И если по недосмотру, случайности или злой шутке он получил шанс сделать что-то хорошее... Пусть не для себя, для Киары! Ведь она, в отличие от него, достойна счастья и достаточно уже натерпелась. Расскажи он ей правду, королеве будет намного хуже. Он просто не имеет морального права перекладывать на неё ответственность за свои поступки. Это для ее же блага, разве не так?
Ведь это и не ложь, по сути. Недоговорки. Не больше. И он все раскроет. Обязательно раскроет. Но не сейчас. А когда исправит то, что сотворил. Тогда ей легче будет его принять, это не принесет ей столько же боли.
Ведь он всего лишь простой парень из Малеха, пообещавший когда-то служить дракону. И этим драконом станет тот, на кого он укажет.
Его брат.
Амоа чуть не рассмеялся от того, насколько все просто. Почему ему раньше не пришло это в голову? Все, что ему нужно, это сказать Киаре, что его брат — это и есть Подгорный король. Что он тот, кто наложил проклятие. И в последнем случае он ведь даже не соврет.
— А ты уверен, что в Ниане ей никто не скажет? — собственный голос сочился ядом. — Не укажет на тебя пальцем? А, Подгорный король?
С этим действительно надо было что-то решить. Обезопасить себя.
Но до Ниана еще надо было добраться.
Спустившись вниз на этаж, он услышал, как гуляют пьяные гости, как аристократы один за другим произносят тосты. Но сейчас ему нужен был тот, кто не праздновал вместе со всеми.
Герцог Филип Крейн сидел в комнате для аудиенций, монотонно перебирая бумаги. Амоа еще утром внушил ему необходимость пересмотреть все счета, а так же рассчитать, куда стоит направить в первую очередь деньги из тех, что поступили от приданого.
Окинув парня взглядом, нианец испытал легкий укол совести. Герцог осунулся, под глазами залегли тени, должно быть, под внушениями тот регулярно пренебрегал необходимостью есть и спать, а Амоа нередко забывал проверить парня.
Впрочем, укол был не настолько сильным, чтобы что-то предпринимать по этому поводу, хотя уже давно было очевидно, что долго так Филип не протянет.
Но сейчас этот самый Филип был очень важной деталью в планах Амоа. Киаре был нужен кто-то доверенный, чтобы он смог уговорить ее уехать из Диагона.
А если он что и понял из снов о ее прошлом, которые периодически снились, раз за разом вызывая тихое бешенство, если королева кому-либо когда и доверяла — то только этому серому и невзрачному лопоухому герцогу.
Вот только незадача. Это было до того, как герцог потерял память.
— Подойди, — приказал Амоа, чувствуя, как в нем просыпается раздражение.
Лучше бы он сейчас не мог отделаться от воображаемых сцен между Стивеном и Анной, чем думал о первом поцелуе Киары, который получил стоящий перед ним недоносок.
Правильно ли он делает сейчас? И сможет ли он довести то, что задумал, до конца? Не сорваться и не убить того, кто с такой любовью и обожанием смотрел когда-то на ЕГО женщину.
— Ближе, — голос дрожал от нескрываемого бешенства.
Неужели он всерьез решится на это? Вернет ему сейчас память?
Заглушающие чары на дверь — чтобы их никто не услышал.
«Ради своих детей люди готовы на все…», — он сам это сказал. Теперь время действовать.
Обхватив Филипа за голову, он навис над ним, заглядывая в глаза и медленно погружаясь в пучины чужого разума.
Все глубже и глубже, отыскивая скрытое. Чужие лица, имена, события — сливались в одно.
И чем сильнее он погружался, тем громче кричал герцог от невыносимой боли, раздирающей сознание. Амоа же чувствовал ее, знал, как плохо корчащемуся перед ним, и откровенно наслаждался этой болью.
Раз за разом перед глазами вставали то ли сцены из снов, то ли из чужой памяти, которую он пытался воскресить.
Чрезмерно серьезная девочка с содранными в кровь коленками и упрямым взглядом. Ее первое волшебство. Первый бал. Первый поцелуй.
Первое понимание проклятия. Ее родители, угасающие на глазах.
