— А ты зверушка де Во, — не вопрос — утверждение. — Смотрю, он любит красивые вещи.
Внутри закипала горячая волна:
— Я не «зверушка». Не вещь.
— Хорошо, — лигур кивнул, по-прежнему глядя перед собой. — Тогда кто ты?
Вопрос поставил в тупик: что значит «кто»?
— Я… Я Эмма. Просто Эмма.
— Чего тебе надо, просто Эмма?
— Почему ты сказал, что у меня есть лишь часы?
— Потому что это правда, — он обернулся и улыбнулся уголком темных губ.
— Ты что-то знаешь.
— А тебе какая разница? Может, знаю. Может, нет. Я много чего знаю.
— Пытаюсь понять, стоит ли тебе верить.
Лигур затянулся последней порцией дыма и отшвырнул сигарету щелчком длинных темных пальцев. Красный уголек мелькнул крошечным фейерверком.
— А ты не обязана мне верить. Но настоятельно советую верить во все самое худшее — так никогда не ошибешься.
— А ты веришь только в худшее?
Он смерил меня льдистым взглядом, резко поднялся и пошел в дом:
— Вот уж не твое дело.
Может, и впрямь, не мое. Зря я к нему подошла. Но он прав — нужно бежать, как можно скорее, здесь нечего дожидаться. Вечером поговорю с Мартином — пусть отправляет куда угодно, если нет ближайшего корабля в Змеиное кольцо.
43
Я просидела до вечера в столовой, наблюдая, как Санилла кашеварит в своем углу. От безделья помогала перебирать какую-то серую продолговатую крупу, которую раньше никогда не видела. По залу плыл тягучий запах горелого сала, паенового масла и жареных плодов капанга. Та еще вонь, но местные, видно, находили это вкусным. Мартин явился вечером — Санилла сказала, что это вечер. В компании Окта, симпатичного чистокровного имперца, пожалуй, моего ровесника, и Бальтазара, с которым я встретилась при входе в туман. Все трое были изрядно помяты и не слишком разговорчивы. Тут же попросили еды и выпивки.
Я притаилась в самом темном углу, где днем обедал лигур. Мартин сидел ко мне лицом. Жадно уминал суп, закусывал капангами и бросал на меня колкие взгляды. Наконец, прокричал, как следует не прожевав:
— Снаружи облава. Как думаешь, что ищут, детка?
Я молчала, чувствуя, как внутри разлилась мерзкая дрожь. Скорее всего, Ларисс уже устроил переполох.
— Верно, — Доброволец кивнул сам себе. — Потерянную вещичку.
Видно, всем здесь доставляло удовольствие называть меня вещью, подчеркивая собственный статус. Но я не верю, что здесь нет беглых рабов.
Мартин вновь вытянулся в мою сторону:
— Чем же ты так хороша, что они подняли все вверх дном? А?
Я сглотнула и, наконец, процедила:
— Не знаю.
— А я хотел бы узнать, — Доброволец с фырканьем осушил стакан, достал красную сигарету. Санилла сказала, что эти листья называются дарной. — Во мне просыпается изрядный интерес. Понимаешь теперь, как мы рискуем, укрывая тебя?
— Я заплатила за риск, — про исчезнувшие монеты я не стала упоминать — пусть думает, что это осталось незамеченным.
— Деньги… — он презрительно скривился. — Всего лишь деньги, детка. Но сдается мне, что ты стоишь гораздо больше двадцати двух тысяч. Я бы с удовольствие перепродал тебя… за двести. Как ты думаешь, ты стоишь двести?
В груди похолодело. Я скрестила руки на груди, стараясь не терять самообладание. Это блеф и бравада. Двести тысяч никто не заплатит.
— Послушай, Мартин, — я пыталась делать вид, что не придаю его словам никакого значения. — Мне не нужен Норбонн. Я хочу попасть в Змеиное кольцо. Но, готова вылететь ближайшим кораблем куда угодно. Только покинуть планету.
Он поднял брови:
— Вот как? Почему?
— На Норбонне он найдет меня. Это глупо.
Мартин расхохотался, утопая в вонючем дыму:
— Я скажу тебе больше, детка: ему даже не придется искать. Тебя схватят, как только ты ступишь на эту чертову планету. И на любую из имперских планет. Но ты никуда не полетишь.
Я нахмурилась, в груди похолодело:
— Что это значит?
— То и значит, — Мартин закинул в рот румяную капангу и нарочито долго жевал, заставляя меня ждать. — Все порты перекрыты. Черные на каждой внутренней станции. Твои голограммы повсюду. Должен сказать, очень красивые голограммы… Начали трясти невольничьи кварталы, хотя по мне — это первейшая глупость. Никто из рабов не рискнет укрывать беглеца. Да после таких мер тебя не рискнет скрывать даже последний безумец.
Я похолодела и встала, глядя на Мартина:
— А вы?
Он вновь затянулся и лениво развалился на стуле:
— А что мы?
— Вы обещали дать мне укрытие.
Мартин молчал, ковыряясь ногтем в зубах. Осушил очередной бокал и уставился, накручивая на палец косицу, замотанную куском красной проволоки:
— Допустим, обещал.
— Что значит «допустим»?
Он поднялся и неспешно подошел почти вплотную. Зажженная сигарета маячила перед самым моим носом, вызывая тошноту.
— Послушай, детка. Вчера я толком не понимал, кому даю укрытие. Ты важная птица, черт возьми… За тебя обещают тридцать тысяч. Это больше, чем мы получили.
Я похолодела и изо всех сил старалась держать лицо — он не должен увидеть мой страх:
— Ты хочешь сказать, что твое слово ничего не стоит?
— Мое слово стоит многого. Но я не люблю, когда меня водят за нос. Мне нужна правда: почему имперцы так хотят вернуть тебя?
Я покачала головой:
— Я не знаю.
Мартин прищурился, оперся на столешницу и навис надо мной:
— Не ври детка. Сейчас не лучший момент.
Я вздохнула и подняла подбородок:
— Клянусь, не знаю. Кажется, это личные мотивы.
Мартин вытянул губы трубочкой, раздумывая, отстранился:
— Это интригует. Личные мотивы — залог хорошей сделки. Ты же торговала, знаешь, когда можно задирать цену. Ведь так?
Я промолчала.
Мартин кивнул сам себе:
— Правильно — когда видишь, что в глазах покупателя появился интерес. Тогда и можно прибавлять. Главное — не перегнуть, а то сорвется… В любом случае, советую сидеть здесь, сколько понадобится. Не думаю, что эта шумиха быстро прекратится. Подключена даже гвардия Сенатора.
Я коротко кивнула и поспешила выйти. Меня лихорадило. Мартин — скользкий тип, но он дал слово. Если оно, действительно, хоть чего-то стоит… Я поднялась в свою конуру, подперла дверь сломанным стулом и села на кровать. Пружины скорбно скрипнули, проминаясь под весом моего тела. Я закрыла лицо руками, стараясь унять охвативший меня нервный жар. Здесь нет надежного укрытия, но за границей Котлована нет и этого. У меня нет выбора. Если обшаривают все порты — Доброволец прав: покидать Котлован будет огромной глупостью. Но я не доверяю Добровольцу и его людям… Но и выбора нет.
