Гектор опрокинул меня за плечо, и моя голова легла не его согнутую руку:
— Может и ошибаешься. Человек постоянно ошибается. Вся жизнь состоит из череды ошибок.
Я снова малодушно заплакала, устроилась поудобнее и смотрела на его четкий темный профиль: высокий лоб под копной прямых черных волос, тонкий нос с едва заметной горбинкой, жесткие губы и упрямый подбородок. С этой стороны щека была цела. Хотелось провести пальцем, но я сдержалась. Он пах потом, больницей и отголосками табачного дыма. Не помню, чтобы когда-нибудь мне было так хорошо и спокойно.
— Откуда у тебя тот ужасный шрам на лице?
Он поджал губы, напрягся, молчал. Я стократно прокляла себя за глупый вопрос. Я все испортила.
— Дай мне сигареты. В куртке, в кармане.
Я поднялась, обшарила брошенную на стуле куртку, подала. Гектор закурил, молча, шумно затянулся несколько раз. Шлепнул рукой по кровати, чтобы я села рядом.
— Тебе ведь уже наболтали, кто я такой?
Я покачала головой:
— Только вижу, что ты высокородный.
— Вот уж не верю. Неужели никто? Ни одна заботливая собака?
Я покачала головой.
— Я принц Лигур-Аас Гектор Гиерон.
Даже так… Думала, Ник просто смеялся, называя его высочеством. Я молча опустила голову.
— Этот шрам — напоминание о прошлом, — он недобро усмехнулся. Горько, ядовито. — Подарок от любящего дядюшки. Вечная метка, которая не даст мне запомнить, что доверять нужно только себе. И то не всегда. Порой не стоит даже себе доверять. — Он посмотрел на меня из-под опущенных век: — Ты себе доверяешь?
Я растерянно пожала плечами и все же кивнула.
— А мне?
Вопрос поставил в тупик. Сказать: «Нет», — обидеть. Сказать: «Да», — показаться предельно наивной. Мне хотелось доверять ему. Хоть кому-то. Он был добр ко мне. Противоестественно опасаться всех.
Я вновь глупо пожала плечами:
— Наверное, да. Человек должен доверять другому человеку.
Он долго смотрел на меня, грустно усмехнулся, отведя глаза:
— И откуда ты такая взялась?
52
Гектор, к счастью, быстро шел на поправку и через неделю чувствовал себя почти сносно, только капризничал, чтобы я подольше сидела рядом. Я с радостью поддавалась его маленьким детским хитростям. Казалось, так было всегда, будто я знала его всю жизнь. Да, я запретила себе думать о плохом. Не хочу подозрений, сомнений. В моей жизни и так нет ничего, что грело бы сердце. Это было естественно, как дышать. Как воздух, как время, как жизнь. Что-то спокойное, нежное, теплое. Настоящее. Мое. Впервые в жизни я с уверенностью могла назвать кого-то своим. Назвать своим мужчину и ни на секунду не сомневаться, что это, действительно, так. Без признаний и клятв. Мое — я отвоевала его у смерти. Мое… и от этой мысли становилось странно. Бывает ли так? Возможно ли? Я с легкостью могла вообразить, будто мы прожили вместе целую жизнь и обзавелись выводком детей, так похожих на него.
Гектор ни разу не заговаривал о чувствах, но мне это было и не нужно. Слова были лишними. Я их не ждала. Пожалуй, Лора на это сказала бы, что я все сама себе придумала. Пусть так. Я хотела это выдумать, чтобы хоть немного пожить иллюзией.
Когда он поцеловал меня, земля и небо поменялись местами. Не принуждал — манил и увлекал. Я никогда не видела нежных мужчин.
Гектор обхватил меня и тут же зашипел от боли.
Я отстранилась, убирая его руки:
— Рана только схватилась. Любое неосторожное движение — и шов разойдется. Не хочу штопать тебя еще раз, прости.
— Знаю. Может, оно и к лучшему. Не хочу, чтобы это было здесь.
— Ты такой сентиментальный?
Я удивилась. Какой разительный контраст. При первом знакомстве он показался мне грубым нелюдимым хамом, с которым не слишком-то хотелось иметь дело. Тот неожиданный поступок с Мартином немного очеловечил его, но не слишком. Мне бы в голову не пришло, что этот человек способен на нежности. Все это не вязалось вместе, но, видимо, уживалось. Или казалось, что уживалось.
— Может быть, — он вздохнул. — С годами многие становятся сентиментальными.
— Может быть… — Я положила голову на его согнутую руку, уткнулась носом в щеку: — Почему Мартин не хотел лечить тебя? Вы плохо ладите, я давно заметила.
Этим вопросом я разрушила милую идиллию, вернула нас в неприглядную реальность.
— Потому что от меня мертвого ему больше пользы, чем от живого. Мы не обязаны ладить — просто терпим друг друга. Большего не требуется.
Прозвучало цинично, равнодушно. Он находил это просто сухим фактом.
— Что это значит?
— Это значит, что он с радостью продал бы Великому Сенатору мой неприятный окоченелый труп за приятную сумму золотом.
— Почему он тогда не может продать тебя живого?
Гектор усмехнулся:
— Это многое осложнит. Это уже открытое предательство. А мы, как ни крути, все же на одной стороне.
— А первое разве нет?
— Мартин всего лишь наемник барыга. Никто не станет ждать от него слишком широких жестов. Он как шлюха — ласкается к тому, кто заплатит. — Он вздохнул и зарылся носом мне в волосы: — Со мной все проще. С тобой сложнее.
Я сама часто думала об этом, но предпочитала гнать такие мысли, иначе становилось невыносимо. Раньше, но не теперь.
— С тобой я ничего не боюсь.
Он какое-то время молчал, будто хотел что-то ответить, потом бросил:
— Твою цену увеличили — я видел в городе.
В груди похолодело:
— Сколько?
— Пятьдесят тысяч. Я не хотел тебе говорить. Но теперь и эта информация могла устареть.
— Зря. Я должна это знать. Я заплатила ему слишком мало, да? Что такое двадцать две тысячи? Еще и торговалась, как последняя дура. Думала, это поможет мне приобрести хоть какой-то вес в их глазах.
Гектор тяжело вздохнул:
— Вес у них ты никак не приобретешь — можешь даже не пытаться. Ты чужая. И останешься чужой. Думаю, никто не подозревал, что будут фигурировать такие суммы. Я сам удивлен. Пятьдесят тысяч за беглого раба... Можно купить отменный десяток, а остальное год пропивать. Это слишком даже для такого ублюдка, как де Во.
При звуке этого имени меня передернуло. Гектор прижал меня к себе.
— У меня немного припрятано. Может, все отдать Мартину?
— Поздно. Запахло слишком большими деньгами. Я сейчас знаю не больше тебя. Безопасно будет только тогда, когда ты уберешься отсюда.
Я села на кровати и закрыла лицо ладонями. В заботах о Гекторе я совсем забыла о своих несчастьях.
