– Я самый настоящий Валентин. Но, пожалуй, очень уж сильно уставший.
– Пойдемте, я провожу вас в ваши покои. Когда вы будете готовы, там состоится обед, такой скромненький, только моя семья, да несколько гостей из города, человек двадцать от силы, да еще тридцать ваших спутников…
– Да, вы правы. После Лабиринта такой обед можно бы назвать интимным.
Он последовал за Насимонтом по полутемному загадочному лабиринту залов и комнат в обособленное крыло, устроенное на самой возвышенной части утеса. Там, за внушительной преградой из стражников-скандаров, которую возглавлял лично Залзан Кавол, находились королевские апартаменты. Поблагодарив хозяина, Валентин вошел в просторную комнату и обнаружил там большую ванну из голубой с золотом ни-мойской керамики, в которой нежилась, вытянувшись во весь рост, Карабелла, тело которой лишь чуть просвечивало сквозь легкую пену, плававшую на поверхности воды.
– Это изумительно, – сообщила она. – Валентин, залезай сюда побыстрее.
– С радостью и удовольствием, моя госпожа!
Он сбросил башмаки, снял камзол, отшвырнул в сторону сорочку, содрал брюки и со вздохом наслаждения опустился в воду рядом с Карабеллой. Вода оказалась газированной и ощущалась чуть ли не как электрический ток. Окунувшись в нее, Валентин увидел чуть заметное свечение над поверхностью. Он опустил голову на гладкий край ванны, закрыл глаза, вытянулся, поцеловал жену в лоб, обхватив рукой, привлек к себе и, когда Карабелла повернулась, успел поцеловать и мелькнувший над водой сосок маленькой округлой груди.
– Что они насыпали в воду? – осведомился он.
– Она поступает такой из природного источника. Камердинер назвал это радиоактивностью.
– Сомневаюсь, – возразил Валентин. – Радиоактивность это что-то другое, что-то могучее и очень опасное. Вроде бы я встречал упоминания о ней в старинных книгах.
– И что же она такое, если не это?
– Даже и не знаю, что сказать. Чем бы ни было это явление, Божество в своей милости не наделило им Маджипур. А если бы оно тут имелось, вряд ли мы стали бы принимать ванны с этой штукой. Это какая-нибудь целебная минеральная вода.
– Похоже на то, – ответила Карабелла.
Некоторое время они купались молча. Валентин чувствовал, как его душа вновь наполнялась бодростью. Шипучая вода? Успокоительное присутствие Карабеллы и возможность наконец-то ускользнуть из-под постоянного пресса придворных, спутников, почитателей, просителей и восторженных горожан? Да, да, все это вполне могло помочь ему отвлечься от мрачных размышлений, ну и, конечно, его врожденная стойкость должна была рано или поздно проявить себя и выволочь его из странной, столь не присущей Валентину подавленности, которая владела им с тех самых пор, как он въехал в Лабиринт. Он улыбнулся. Карабелла прикоснулась губами к его губам, а его руки скользнули по ее изящному телу на подтянутый живот и к сильным упругим ягодицам.
– Прямо в ванне? – сонным голосом спросила она.
– Почему бы и нет? Эта вода просто волшебная.
– Да. Да.
Она всплыла и оказалась над ним. Ее ноги обхватили его поясницу, полуприкрытые глаза на мгновение поймали его взгляд и закрылись. Валентин взялся за ее маленькие тугие ягодицы и потянул к себе. Неужели прошло уже десять лет, лениво подумал он, с их первой ночи в Пидруиде, под высокими серо-зелеными кустами на краю залитой лунным светом лужайки, после фестиваля, посвященного другому лорду Валентину? Трудно представить: десять лет. И он все так же влюблен в нее. Он обхватил ее руками, и они задвигались в ритме, который давно стал для них привычным, но никогда не казался однообразным, и он выкинул из головы любые мысли о том, первом, разе и обо всех разах, случившихся с тех пор, и обо всем на свете, кроме тепла, любви и счастья.
Потом, когда они одевались для интимного обеда на пятьдесят персон, который давал Насимонт, она вдруг сказала:
– Ты всерьез намереваешься сделать Хиссуна короналем?
– Что?
– Я думаю, что ты именно это имел в виду, когда говорил со мною одними загадками, когда мы уже подъезжали сюда. Помнишь?
– Помню.
– Если ты не хочешь это обсуждать…
– Нет, нет. Не вижу причины дальше скрывать это от тебя.
– Так ты серьезно?!
Валентин нахмурился:
– Думаю, он сможет быть короналем. Эта мысль мелькнула у меня, еще когда он был грязным уличным мальчишкой, сшибавшим кроны и роялы в закоулках Лабиринта.
– Но разве может простолюдин стать короналем?
– И ты, Карабелла, в прошлом бродячая жонглерка, а ныне – консорт короналя Маджипура, задаешь такой вопрос?
– Ты влюбился в меня и принял опрометчивое, необычное решение. С которым, как тебе известно, далеко не все согласны.
– Всего лишь кучка заносчивых лордиков! А весь мир приветствует тебя как мою истинную владычицу.
– Возможно. Однако супруга короналя – это не корональ. Простой народ никогда не признает своим верховным правителем кого-то из своей среды. Для него корональ – это нечто величавое, священное, чуть ли не божественное. В прошлой жизни, пребывая в гуще народа, я сама считала именно так.
– Тебя приняли. И его тоже примут.
– И все равно это кажется вызывающим поступком – взять мальчишку, который никто, и звать его никак, и поднять на такую высоту… Почему не Слита? Не Залзана Кавола? Вообще, кого угодно?
– Хиссун годится для этого. Я точно знаю.
– Ну, тут я не берусь судить и хочу сказать, что мысль о том, что оборванный уличный шалопай будет носить корону, кажется мне очень уж странной, настолько странной, что даже и во сне не может привидеться.
– Неужели корональ обязательно должен происходить из узкой клики с Замковой горы? Так есть так было сотни, если не тысячи лет. Короналя всегда выбирали из одного из великих родов Горы – не могу даже припомнить с ходу, когда в последний раз кандидата искали где-нибудь за ее пределами. Если же он не принадлежал формально к такой семье, все равно обязательно был из аристократов – сыном принца или герцога. Вероятно, так наша система была устроена изначально, иначе откуда взялся непререкаемый запрет на наследование короны? А теперь выявились проблемы столь масштабные, что решить их можно лишь отвернувшись от Горы. Мы там слишком надежно изолированы от мира. Карабелла, я частенько думаю, что мы не имеем никакого понятия о том, что происходит внизу. Миру грозит серьезная опасность, а нам необходимо переродиться, вручить корону истинному представителю широкого населения, не связанному с нашей самодовлеющей аристократией – человеку с иным кругозором, видевшим мир не сверху, а снизу…
– Но он слишком молод!
– Молодость – это преходящий недостаток, – возразил Валентин. – Многие полагают, что мне давно уже следовало бы стать понтификом, это мне хорошо известно, но я постараюсь как можно дольше обманывать их ожидания. Мальчик должен сначала пройти весь курс обучения. Да и сам я, как ты знаешь, вовсе не горю желанием запереться в Лабиринте.
