– Ах, Валентин, какие же глупости ты несешь!
– Думаешь?
– Ты хочешь сказать, что если бы оставил власть Доминину Баржазиду, в этом году был бы собран хороший урожай лусавендры? Какое отношение к тебе может иметь недород на Зимроэле? Там случилось природное бедствие, с природными причинами, и ты найдешь наилучший путь для разрешения этого кризиса, потому что тебе присуща мудрость и ты избран Божеством.
– Я избран принцами Замковой горы, – сказал он. – Они всего лишь люди и способны ошибаться.
– При выборах короналя Божество говорит через них. А Божество вовсе не видит в тебе инструмент разрушения Маджипура. Эти сообщения серьезны, но не ужасны. Через несколько дней ты поговоришь с матерью, и к тебе вернутся силы, подорванные усталостью. А потом мы отправимся в Зимроэль, и ты уладишь тамошние неурядицы.
– Я сам надеюсь на это, Карабелла. Но…
– Ты не просто надеешься, а твердо знаешь, что так и будет. Повторяю, мой повелитель, когда ты ведешь такие унылые речи, я просто не узнаю человека, которого так хорошо знаю. – Она хлопнула по стопке бумаг. – Я не собираюсь преуменьшать значения всего этого. Но знаю, что мы способны сделать очень много для того, чтобы остановить грозящую тьму, и что все это будет сделано.
Он медленно кивнул.
– Я и сам так думаю – по большей части. Но иногда…
– А в таких случаях лучше не думать вовсе.
В дверь постучали.
– Вот и отлично, – сказала Карабелла. – Нас перебили, чему я очень рада, потому что устала слушать от тебя эти упадочнические речи, любовь моя.
Она пригласила в комнату Талинот Эсюлде.
– Мой повелитель, прибыла ваша мать, Владычица острова. Она хочет встретиться с вами в Изумрудной гостиной.
– Моя мать здесь? Но ведь я собирался завтра утром отправиться к ней во Внутренний храм!
– Она приехала сюда сама, – невозмутимо ответила Талинот Эсюлде.
Изумрудная гостиная представляла собой небольшой зал, выдержанный в разных оттенках зеленого – стены отделаны зеленым серпентином, пол из зеленого оникса, вместо стекол в окнах полупрозрачные панели из зеленого нефрита. Владычица стояла посреди комнаты, между двумя рослыми, усыпанными зелеными цветами металлического оттенка деревьями танигали в горшках; больше в помещении почти ничего и не было. Валентин быстро подошел к ней. Она протянула ему руки, и когда их пальцы соприкоснулись, он ощутил знакомую пульсацию силы, исходившей от нее, той священной силы, которая, как ключевая вода, заполняющая колодец, накапливалась в ней, благодаря многолетнему контакту с душами миллиардов обитателей Маджипура.
Он много раз беседовал с нею в снах, но не видел воочию уже много лет и оказался не готов узреть тот отпечаток, который наложило на нее время. Она была все еще красива; с этим минувшие годы не смогли ничего поделать. Однако возраст облек ее в тончайшую вуаль, черные волосы утратили блеск, тепла во взгляде хоть и ненамного, но убавилось, кожа как будто чуть заметно одрябла. Но держалась она так же величественно, как и всегда, и, как и всегда, была облачена в торжественные белые одеяния, над ухом у нее красовался цветок, а лоб пересекал серебряный обод, орудие благодати и величия, могущества и бесконечного сострадания. Но Валентин не мог обращаться к ней иначе, чем в годы детства и отрочества: мама.
– Мама! Наконец-то!
– Да, Валентин! Сколько лет прошло, сколько зим…
Она прикоснулась к лицу, плечам, рукам Валентина. Ее пальцы почти не ощущались, словно были легче перышка, но по его коже побежали мурашки – настолько великими силами обладала эта женщина. Ему пришлось напомнить себе, что перед ним не богиня, а всего лишь смертное создание из плоти и крови, дитя таких же смертных созданий, что она когда-то была женой верховного канцлера Дамиандана, породила на свет двоих сыновей, одним из которых является он сам, что некогда она прижимала его к груди, и он радостно слушал ее ласковое пение, что это она отмывала его лицо от грязи, когда он приходил с гуляния, что в пору детских потрясений ему случалось плакать в ее объятиях и получать от нее покой и мудрость. Когда скипетр Божества указал на семью верховного канцлера Дамиандана и возвел Вориакса на трон Конфалюма, то же движение преобразило мать Вориакса во Владычицу острова, и ни к нему, ни к ней уже нельзя было относиться как к простым смертным – даже в кругу семьи. Валентин тогда сразу же почувствовал – и остался с этим ощущением на всю жизнь, – что не может воспринимать ее просто как свою мать. Поскольку она надела серебряный обод, переехала на Остров и вознеслась к могуществу Владычицы и теперь оделяет покоем и мудростью не только его, но и весь мир, взирающий на нее с благоговением и надеждой. Даже после того, как тот же скипетр возвысил самого Валентина на место Вориакса и ему тоже довелось покинуть царство обыденности и стать чем-то большим, в некоторой степени, не человеком уже, а мифологическим персонажем, он продолжал благоговеть перед нею, поскольку не благоговел перед собой. Корональ ли, нет ли, он просто не мог внутренним взором смотреть на себя с тем же благоговением, с каким на него смотрели другие, а он сам – на Владычицу.
И все же, прежде чем перейти к высоким материям, они поговорили о семейных делах. Валентин рассказал все, что знал, о том, как живут ее сестра Галиара и брат Сайт Стийский, о Диввисе, Мириганте и дочерях Вориакса. Она поинтересовалась, часто ли он посещает старые фамильные земли в Халанксе, и радостно ли ему жить в Замке, и сохраняется ли любовь между ним и Карабеллой. Напряженность, ощущавшаяся поначалу между ними, растаяла, и он почти чувствовал себя обычным человеком, каким-нибудь мелким аристократом из Замка, явившимся с визитом к любимой матери, давно сменившей климат, но продолжающей интересоваться новостями из дома. Но долго притворяться, что они не те, кто есть, было невозможно, и когда разговор все же сделался принужденным, Валентин произнес совсем другим тоном:
– Мама, почему ты не позволила мне прибыть к тебе, как положено? Не подобает Владычице покидать Внутренний храм и самой посещать Семь стен.
– Тратить сейчас время на формальности просто неразумно. Мы не успеваем за событиями; нужно действовать безотлагательно.
– То есть у тебя есть новости с Зимроэля?
– Конечно. – Она прикоснулась к ободку. – Вот это приносит со скоростью мысли мне новости отовсюду. Ах, Валентин, на какое же несчастное время выпало наше царствование! Когда ты отправился в паломничество, я предвкушала увидеть тебя радостным, но вот ты здесь, и я чувствую в тебе только боль, сомнения и страх перед будущим.
– Что ты видишь, мама? Что нас ждет?
– Неужели ты считаешь, что я способна каким бы то ни было образом предвидеть будущее?
– Ты яснее, чем кто-либо другой, видишь настоящее. И как сама только что сказала, получаешь известия отовсюду.
– То, что я вижу, окутано мраком и туманом. Причины треволнений, охвативших мир, недоступны моему пониманию. Порядок вещей снова оказался под угрозой. А корональ впал в отчаяние. Вот, какую картину я вижу. Валентин, почему ты отчаиваешься? Ты же сын Дамиандана и брат Вориакса, а эти люди не знали отчаяния. Отчаяние не свойственно и моей душе, да, уверена, и твоей.
