Под вечер, разбив стан, начали укладываться на ночлег. Настасье с нянькой достался шатер в самом центре на небольшом пригорке. Девки-служанки притащили теплой водицы, омыться с дороги, и дымящийся котелок с кашей. В высоком шатре Настасья чувствовала себя пленницей, но выйти к кострам и побродить вдоль тихой речки теперь не решалась, чтобы ненавистный боярин опять чего бесстыжего не углядел. Примостившись на походной лежанке, княжна начала уже клевать носом, как услышала легкий шорох. Настасья охнула, подбирая ноги, вдруг это змея. Говорят, в этих краях полно гадюк. Но полог шатра слегка приподнялся и появилась огромная охапка цветов разнотравья: «Самой ладной деве», — раздался торопливый мужской шепот.
Настасья долго смотрела на валявшиеся на земле цветы, как лучше поступить? Со вздохом втянула княжна головокружительный медовый аромат и выпихнула цветы обратно за полог:
— Ничего мне не надобно! — шепнула она в темноту.
— В цветах какой грех? — настойчивая мужская рука опять пропихнула букет в шатер.
«Да что ж за наглые там все!»
— Грех вокруг чужой невесты крутиться, прочь ступай! — и Настасья опять вытолкала медовую охапку.
— Невеста, так не жена ж еще, — и опять настырные цветы пробрались внутрь.
— Малашка! — громко крикнула Настасья задремавшей у порога девке, — Пойди глянь, что там за шум за шатром!
Кто-то, ломая ветки, кинулся прочь. Настасья победно взяла цветы, распахнула полог и выбросила подарок вон. «Так-то лучше будет!» Дальше все было спокойно.
Выспавшись, в бодром настроении, княжна перекусила и в сопровождении няньки пошла к своему возку. Каково же было ее раздражение, когда новый букет ждал ее прямо на подставочке для ног.
— Вот озорники, — проворчала нянька, покачав головой. Тучная и неповоротливая старуха с трудом забралась в возок и тяжело плюхнулась на лавку. — Свата, Настасьюшка, слушайся, он те все правильно давеча сказывал, — наступила она грузной ногой на цветы.
Выходит, нянька Ненила тогда и не спала вовсе, и весь разговор с Ермилой слышала, но не вступилась, не защитила подопечную. Настасья обиженно отвернулась от няньки, чувствуя острое одиночество.
[1] Убрус — платок.
Глава II. Жених
Летний лес дышал по утрам осенней влагой, малахитовая зелень изредка перемежалась багрянцем и золотом, птицы особенно хлопотливо прыгали по веткам, предчувствуя грядущие холода. Настасья всегда любила это время года — уж не жарко, да и холода нет, комары не так донимают. Дома столы ломятся от яств, народ весел и с надеждой глядит в завтрашний день. Разгульные свадьбы следуют одна за другой, воспевая жизнь. Хорошо, радостно.
Но здесь, в краю Всеволодовом, даже ранней осенью царила какая-то унылая безнадега. Заброшенные пашни, осиротевшие пепелища деревень, кое-где копошащиеся оборванные людишки, пугливо пускающиеся в лес при виде неизвестно обоза. Бедность и запустение. А ведь земля здесь пожирнее чернореченской и урожай должна давать добрый. Сердце сжималось от тоски и дурных предчувствий.
На пятый день пути показался Дмитров-Польный, стольный град Всеволода. Настасью охватило волнение, она беспокойно ерзала на лавке, то укутываясь в шерстяной убрус, то скидывая с плеч удушливый покров. Город был меньше Чернореч-града, но поновленная крепостная стена смотрелась грозно, сощуриваясь волоковыми оконцами-бойницами.
По традиции князь-жених с боярами и попами должен был торжественно выйти на встречу невесте за городские стены. Но Настасью никто и не думал встречать, город жил привычной суетой: в ворота въезжали и выезжали телеги, окрестные смерды спешили на торг. «Отчего же он не вышел? Не доложили, мы слишком быстро приехали? Или гордец, как про него и баяли?» Невеста поджала губы от обиды.
— Спесив наш князюшка, не ту невесту желал, — услышала она тихий шепот.
Настасья резко обернулась, но никого за возком не увидела, словно почудилось, она даже не могла точно сказать — женский то был глас или мужской.
«Не ту? А какую же?» — в груди неприятно защемило.
Обоз начал переваливать через насыпной вал, огибая колья засеки. Вратари у мощных дубовых ворот приветственно поскидывали шапки, с почтением кланяясь новой княгине. «Ну, может и не ту он ждал, да я приехала. Пусть смиряется, — Настасья горделиво вздернула подбородок, — я справлюсь, отца не подведу. И пусть как будет».
Возок затарахтел по широкой, убранной брусом, улице. Домишки вокруг были махонькие, наскоро срубленные, кособокинькие, дворы пустые, ни деревца, ни кустика. А ведь дома, в Черноречье, все утопало в зелени садов, зрели наливные яблочки. Все в чужом граде было какое-то неладное, необустроенное. «Как домой хочется!»
Народ сбегался, поглазеть на княжью невесту, все почтенно кланялись. «Хороша, красна, ладная», — слышалось отовсюду, и это успокаивало. «Может все и хорошо будет», — пробиралась меж уныния надежда.
Процессия, сопровождаемая зеваками, поравнялась с поновленным каменным собором, сияющим на солнце золотом купола. Настасья велела остановить, спрыгнула с подножки возка и, подбирая метущую пыль запону, пошла в сторону соборных ворот. «Он не пожелал выйти меня встретить, так и я к нему торопиться не стану». Княжна, мягко ступая и на ходу крестясь, поднялась по ступеням, с поклоном вошла в храм.
Внутри было тесно и сурово, пространство притвора заполняли мощные каменные столбы, за которыми просматривалась позолоченная стена иконостаса. Получив неуклюжее благословение, растерявшегося пожилого священника, Настасья поставила свечу пред аналоем и уже повернулась выйти, как у северной стены в глаза бросилась большая каменная гробница, с дорогим вытканным серебряной нитью покровом, осыпанная свежими цветами.
— Это княгини Ефросиньи упокоение, — пояснил священник, увидев заинтересованный взгляд княжны.
Настасья невольно вздрогнула, не сладко чужое место занимать. И опять нестерпимо захотелось домой, бежать отсюда, от чужой скорби. «Я справлюсь, я справлюсь», — как молитву твердила юная невеста, выходя на яркий свет сентябрьского дня.
Княжий двор был широк, терем крепок, за хозяйственными клетями просматривался сад, отрада очам после пустынных улиц. «Не как у батюшки, да и тоже ладно», — залюбовалась Настасья резными сенями.
— Приехала, невеста приехала, — полетели со всех сторон крикливые бабьи голоса.
Челядь, галдя, вывалила, смотреть на новую хозяйку. Поодаль чинным рядом стояли горделивые бояре, они не подошли к обозу, не поприветствовали княжну, в их позах и ухмылках Настасье почудилось нечто угрожающее, или это волнение душило и все делало враждебным.
— Князю передайте, Анастасия Димитриева пожаловала, — с вызовом гаркнул Ермила, отбив небрежный поклон боярам. Те лениво откланялись в ответ.
«А свата-то здесь не жалуют, с чего бы?» — подметила Настасья, она неспешно сошла с возка, первой поклонившись дмитровской знати. Правильно ли это? А Бог его ведает. Ни один из бояр не пошевелился, даже не кивнул головой. Ледяной холод пробежал по венам невесты. «Что я сделала этим напыщенным людишкам, что они пред челядью меня оскорбляют?»
