Теплая вода. Она положила дневник на полку над унитазом.
Не успела Элса понять, что Джек делает, как он уже снял с нее галоши и башмаки, стянул тяжелый мокрый плащ и втолкнул ее под струю воды прямо в одежде.
Элса наклонила голову, подставила под горячую воду.
Джек задвинул шторку и вышел.
Вода под ногами Элсы почернела от грязи. Она сняла одежду Джека – явно безнадежно испорченную – и взяла мыло. Лавандовое.
Она вымыла волосы и терла кожу, пока ее не защипало. Когда вода начала остывать, Элса вылезла из душа, вытерлась и завернулась в полотенце. В ванной висел пар. Она постирала одежду Джека в раковине, повесила рубашку, штаны, белье и носки на полотенцесушитель и прошла в спальню.
Чистые простыни.
Какая роскошь.
Наверное, Джек прав. Короткий сон не повредит.
Ей вдруг подумалось: сколько она в жизни перестирала, как всегда радовалась, развешивая чистые простыни, но никогда так полно, глубоко не ценила удовольствия от прикосновения чистых простыней к голой коже. От запаха лавандового мыла в волосах.
Она повернулась на бок и закрыла глаза. Через миг она уже спала.
Глава двадцать седьмая
Лореда проснулась и не поняла, где находится.
Она медленно села, чувствуя под собой мягкий, как облако, матрас. Спутанные волосы, падавшие на лицо, пахли лавандой. Мамино мыло. Но запах немного другой, и лавандовым мылом они уже несколько лет не мылись.
Наводнение. Лагерь у канавы.
Она в один миг вспомнила, как несся поток грязной воды, как сложилась палатка, как кричали люди.
Лореда выбралась из-под одеяла. Энт свернулся калачиком рядом с ней, в одних только мешковатых трусах и майке.
Еще не просохшая толком одежда висела на дверце платяного шкафа.
Лореда встала, взяла свои вещи и прошла в ванную. Она воспользовалась туалетом и не смогла удержаться – еще раз приняла душ, но голову уже мыть не стала. Потом надела платье и свитер. Пальто пропало. Как и все деньги, и еда.
– Не делай так! – Энт отбросил одеяло, когда она появилась в комнате босиком.
– Ты о чем?
– Ты меня здесь одного не бросай. Я уже не маленький. Тут такое происходит, а я ничего не знаю.
Лореда невольно улыбнулась.
– Одевайся, Энтси.
Он надел все еще влажную одежду – больше у них ничего не было, – и босиком они вышли из комнаты, спустились по узкой лестнице. Снизу доносились голоса.
В маленьком холле было полно народу, пахло потом, табаком и грязной одеждой. Лореда и Энт протиснулись вперед.
На улице сияло яркое солнце. У отеля разбили шатры Красный Крест и Армия спасения, а также государственные организации по оказанию помощи. И несколько церковных групп. В каждом шатре поставили стол и стулья, предлагали пончики, и сэндвичи, и горячий кофе, тут же были коробки с одеждой и другими вещами.
– Похоже на ярманку, – сказал Энт, дрожа в мокрой одежде. – Только каруселей не видно.
– На ярмарку, – поправила Лореда, обхватив себя руками, чтобы согреться.
В глаза бросались семьи мигрантов, потерявшие жилье, потерявшие последнее. Люди жались друг к дружке, кутались в одеяла, вид у них был оглушенный.
Лореда обратила внимание на шатер в стороне от прочих. От одного столба до другого был натянут плакат: «СОЮЗ РАБОЧИХ: НОВЫЙ КУРС ДОЛЖЕН РАБОТАТЬ НА ВАС».
Коммунисты.
– Пойдем, – сказала Лореда.
Она потащила Энта к этому шатру, возле которого стояла женщина в черном пальто и курила сигарету. На ней были черные шерстяные брюки, кремово-белый свитер и берет, ярко-красная помада подчеркивала бледность кожи.
Лореда поздоровалась.
Женщина вынула сигарету из ярко-красных губ и повернула голову. Прищурясь, окинула Лореду оценивающим взглядом.
– Хотите кофе?
Никогда еще Лореда не видела таких женщин. Таких… элегантных или, может… дерзких. Лет ей, наверное, столько же, сколько маме, но ее элегантность и красота как будто не имели возраста.
– Меня зовут Лореда.
Женщина протянула руку. Короткие ногти выкрашены ярко-красным лаком.
– Я Наталья. Вы оба совсем замерзли.
– М-мокрая одежда. Но это неважно. Я хочу вступить в вашу группу.
Женщина затянулась сигаретой и медленно выдохнула.
– Правда?
– Я знаю мистера Валена. Я была… на собрании в амбаре.
– Правда?
– Я хочу бороться вместе с вами.
Наталья помолчала.
– Ну, думаю, причин на это у вас больше, чем у большинства. Но сегодня мы ни с кем не боремся. Мы помогаем.
– Люди обращают внимание на тех, кто им помогает.
– Умная девочка.
– Я хочу участвовать… – Лореда понизила голос: – Ну вы понимаете. В выступлении.
Наталья кивнула:
– Молодец. Самостоятельно мыслящая девочка. Для начала возьми сухую одежду и обувь себе и брату. Переоденьтесь. И приходи разливать кофе вместе со мной.
Волонтеры прибывали нескончаемым потоком. К полудню уже сотни людей раздавали в долине горячий кофе, и разнообразные вещи, и сэндвичи. Красный Крест организовал в заброшенном автосалоне временное убежище, где можно было переночевать, Армия спасения заняла местный зал собраний. По словам Джека, половина коммунистов и социалистов из Голливуда приехали помогать или сделали пожертвования. Говорили даже, что среди волонтеров есть кинозвезды, хотя Лореда никого из них не встретила. Может, Наталья актриса? Она определенно неотразима.
Лореда и Энт тоже помогали как могли жертвам наводнения. Но первым делом Лореда отыскала им всем троим хорошую добротную одежду и обувь. Одежда – теперь их единственное достояние – обнаружилась в коробке в палатке коммунистов. Платье и свитер для мамы Лореда отнесла в номер. Мама спала, и Лореда вернулась в шатер, села рядом с Натальей. На столе перед ними стоял большой металлический кофейник и почти пустой поднос с сэндвичами. И лежали листовки, но их почти никто не брал.
Наталья зажгла сигарету, предложила Лореде покурить.
– Нет, спасибо. Я бы лучше поела.
Наталья протянула Лореде последний сэндвич с вареной колбасой.
Лореда откусила и посмотрела на поредевшую толпу. Теперь людей меньше. Большинство перевезли в другое место, оказали им какую-то помощь.
На огороженной улочке Джек пинал мяч с Энтом. Лореда как зачарованная наблюдала, как радуется Энт примитивной игре. Ей вспомнился отец, вспомнилось, какими они все были до его исчезновения. Ничего хуже с их семьей произойти не могло. Засуха и Великая депрессия закончатся, но боль от того, что папа оставил их одних посреди этих бедствий, не пройдет никогда.
