Когда, и как, и насколько, будучи познана или не познана, господствует какая-то из этих форм нигилизма или же все одновременно господствуют, создавая сплошь многозначное историческое состояние эпохи, – это вопросы, которые дают себя поставить всякий раз лишь из определенной ситуации поведения и осмысления; так должны они быть поставлены и здесь. Указания на ветвящиеся виды нигилизма нам достаточно, чтобы обозначить подвижность его существа и его исторического характера, чтобы одновременно заново заострить, что под нигилизмом нельзя иметь в виду просто некое современное явление или, тем более, нечто «злободневное» в эпоху Ницше. Имя «нигилизм» указывает на историческое движение, приходящее задолго до нас и размахнувшееся далеко за пределы нашего времени.
Полагание ценностей и воля к власти
Нигилизм, продумываемый Ницше как история полагания ценностей, позволяет, однако, впервые понять себя, лишь если полагание ценностей познается в своем существе, т. е. здесь в своей метафизической необходимости. Тем самым центр тяжести наших размышлений перетягивает в сторону второго пункта вышеназванного круга вопросов.
К пункту 2. Ведущие положения этого круга вопросов гласят: Ницше мыслит нигилизм в его происхождении, развертывании и преодолении исключительно из ценностной идеи. Мышление в ценностях принадлежит к той действительности, которая определена как воля к власти. Ценностная идея есть необходимая составная часть метафизики воли к власти.
Где, однако, у этой метафизики ее историческое сущностное основание? Спросим иначе: где у ценностной идеи ее «метафизический» исток? Если метафизика есть истина о сущем в целом и потому говорит о бытии сущего – из какого истолкования сущего в целом возникает ценностная мысль? Мы отвечаем: из определения сущего в целом через основную черту воли к власти. Ответ верен. Но как дело доходит до этого истолкования сущего, если оно не возникает как произвольное и своенравное мнение отщепенца господина Ницше? Как дело доходит до проекта мира как воли к власти, если Ницше в таком истолковании мира обязан говорить лишь то, к чему порывается в своем потаенном движении целая долгая история Запада, прежде всего история Нового времени? Что осуществляется и правит в западной метафизике, если она в конце концов становится метафизикой воли к власти?
Так спрашивая, мы от, казалось бы, простого изложения и истолкования выходим в «размежевание» с метафизикой Ницше. Если ницшевская метафизика есть завершение западной метафизики, то размежевание с ней только тогда соразмерно, когда оно касается западной метафизики в целом.
При думающем размежевании с мыслителем дело идет не о том, чтобы одному «воззрению» противопоставить другое, одну «точку зрения» «опровергнуть» другой. Все это внешняя работа и несущественно. Размежевание значит для нас не свысока судящая «полемика» и тщеславная «критика». Размежевание означает здесь проведение межи, осмысление истины, требующей решения, такого решения, которое не мы принимаем, которое, скорее, выносится для нашей истории в качестве истории бытия из него самого. Нам остается при этом только или кичиться «воззрениями» и упорствовать на «позициях» – причем к «позициям» надо причислять и мнимую «свободу от позиций», – или, наоборот, порвать со всеми «позициями» и «точками зрения», распрощаться с расхожими мнениями и представлениями, чтобы вручить себя единственно изначальному ведению.
Уже при первом истолковании нигилизма мы споткнулись о то, что имя и словесное понятие «нигилизм» означают мысль о бытии, тогда как Ницше понимает нигилизм исключительно из идеи ценности. В то время как вопрос о сущем в целом издавна был и остается ведущим вопросом всей метафизики, идея ценности в метафизике пришла к господству недавно и решительно только через Ницше, причем так, что метафизика тем самым решительно повернулась к своему окончательному осуществлению.
Среди прочего под влиянием Ницше ученая философия конца XIX и начала XX века становится «философией ценности» и «феноменологией ценности». Сами ценности выступают наподобие вещей в себе, упорядочиваемых в «системы». При этом, несмотря на молчаливое отклонение философии Ницше, его сочинения, прежде всего «Заратустра», прочесываются на предмет выявления таких ценностей, а эти последние потом, «научнее», чем у «ненаучного поэта-философа» Ницше, выстраиваются в «ценностную этику».
Если мы ведем здесь речь о ценностной идее в философии, то имеем в виду исключительно метафизику Ницше. «Философией ценностей» в более узком и школьном смысле называет себя на пороге веков направление неокантианства, связанное с именами Виндельбанда и Риккерта. Непреходящей заслугой этого направления остается не «философия ценностей», а та в свое время весомая установка, в которой наперекор наступлению естественно-научной «психологии» и «биологии» как якобы настоящей и единственной «философии» сохранялся и передавался по традиции еще какой-то след подлинного знания о существе философии и философского вопрошания. Но эта в хорошем смысле «традиционная» установка опять же, в свою очередь, мешала «философии ценности» продумать идею ценности в ее метафизическом существе, т. е. принять нигилизм действительно всерьез. Надеялись справиться с нигилизмом через возвращение к кантовской философии; это было, однако, лишь ускользанием от нигилизма и отказом заглянуть в прикрываемую им пропасть.
Если философия Ницше совершает завершение западной метафизики и если в этой философии впервые и глубже, чем в хромающей за нею следом «философии ценностей», решающим становится ценностное мышление, то не может быть, чтобы идея ценности вторглась в метафизику случайно и извне. Вопрос о происхождении ценностной мысли в метафизике становится в равной мере вопросом о существе ценности и вопросом о существе метафизики. Поскольку эта последняя достигает своего завершения, наш вопрос становится решающим вопросом о том, чем определяется необходимость философии и откуда она берет свое основание.
Откуда происходит ценностное мышление, то мышление, которое оценивает все вещи по их ценностям, само себя понимает как оценивание и своей задачей делает новое полагание ценностей? Ницше сам поставил вопрос об источнике ценностной мысли и уже ответил на него. Надо только вспомнить о ходе его размышлений в № 12. Там Ницше ведь отчетливо спрашивает: откуда происходит наша вера в космологические ценности? Ответ гласит: из воли человека к обеспечению для себя определенной ценности. Как же прикажете ему этого достичь, если мир, к которому он принадлежит, со своей стороны не имеет ценности, смысла и цели, единства и истины, если человек не может встать под «идеалом»? Заключительный раздел № 12 уже достаточно ясно изъясняет внутреннюю связь между полаганием ценностей и волей к власти. Указания на это место, конечно, еще мало для настоящего понимания такой связи. Мы вправе, однако, предполагать, что Ницше по-своему уже должен был извлечь эту связь на свет, коль скоро к переоценке ценностей принадлежит какое-то исключительное сознание и тем самым знание о том, как оно относится к ценностям.
Полагание ценностей в любом своем виде, в том числе и прежде всего новое полагание ценностей, через что должна совершиться переоценка ценностей, необходимо соотнесено с волей к власти. Ницше говорит об этой связи в первой фразе № 14: «Ценности и их изменение состоят в отношении к возрастанию власти того, кто полагает ценности». «Возрастание власти», по данному вначале определению воли к власти, означает не что другое, как восхождение власти в смысле самоовладения власти. Но в этом и состоит существо власти.
