Соответственно этому говорится (№ 356): «Смиренным, прилежным, благожелательным, умеренным: таким вы хотите человека? хорошего человека? Но, чудится мне, это просто идеальный раб, раб будущего».
И в № 358: «Идеальный раб (“добрый человек”). – Кто себя не может поставить “целью”, вообще не может от себя вводить цели, тот отдает честь морали лишения самости — инстинктивно. В ней убеждает его все: его разумность, его опыт, его суетность. И вера тоже есть некое лишение самости».
Вместо лишения себя самости мы можем также сказать: отказ от того, чтобы самого себя поставить повелевающим, т. е. бессилие к власти, «уклонение от воли к бытию» (№ 11). Бессилие к власти есть, однако, лишь «особый случай» воли к власти, и в этом заложено: «Прежние верховные ценности суть особый случай воли к власти» (XVI, 428). Введение этих ценностей и их возведение в сверхчувственный мир в себе, которому призван подчиниться человек, происходит от «умаления человека» (№ 898). Всякая метафизика типа введения сверхчувственного мира как истинного над чувственным как мнимым возникает из морали. Отсюда тезис: «Это не больше, чем моральный предрассудок, что истина ценнее видимости» («По ту сторону добра и зла», № 34; VII, 55).
В том же сочинении Ницше определяет сущность морали так: «Мораль понимается именно как учение об отношениях господства, при которых возникает феномен “жизнь”» (там же, № 19; VII, 31).
И в «Воле к власти» (№ 256): «Я понимаю под “моралью” систему оценок, соприкасающуюся с условиями жизнедеятельности того или иного существа».
Здесь Ницше понимает мораль, правда, также «метафизически» в отношении к сущему в целом и к возможности жизни вообще, а не «этически» в аспекте «жизненного поведения», но он уже не думает о единой морали, обусловливающей платонизм. С одной стороны, мораль означает в формальном, наиболее широком смысле всякую систему оценок и отношений господства; мораль здесь понимается настолько широко, что и новые оценки тоже могут быть названы «моральными», лишь потому, что ими устанавливаются условия жизнедеятельности. Во-вторых, однако и как правило, мораль означает, по Ницше, систему тех оценок, которые включают в себя введение безусловных верховных ценностей в себе в смысле платонизма и христианства. Мораль есть мораль «хорошего человека», который живет из противоположности и внутри противоположности к «злому» и не «по ту сторону добра и зла». Поскольку метафизика Ницше стоит «по ту сторону добра и зла», пытаясь прежде всего выработать и занять эту позицию как принципиальную и основополагающую, постольку Ницше вправе называть себя «имморалистом».
Этот титул никоим образом не означает, что мысль и настроение неморальны в смысле занятия позиции против «добра» и за «зло». Без морали – это означает: по ту сторону добра и зла. Это опять же не означает: вне всякой законности и порядка, но – внутри необходимости нового полагания другого порядка против хаоса.
Мораль «доброго человека» – источник прежних верховных ценностей. Добрый человек полагает эти ценности как безусловные. Таким образом они оказываются условиями его «жизни», которая, будучи бессильной к власти, требует для себя возможности заглянуть в вышележащий сверхчувственный мир. Отсюда мы теперь понимаем также, что в заключительной части № 12 Ницше подразумевает под «гиперболической наивностью» человека.
«Добрый человек» этой «морали» есть, мысля метафизически, тот человек, который ничего не подозревает о происхождении ценностей, которым он подчиняет себя как безусловным идеалам. Это неподозревание о происхождении ценностей держит человека в стороне от всякого эксплицитного осмысления происхождения ценностей: а именно что они суть установленные самою волей к власти условия ее собственного поддержания.
«Наивность» равнозначна с «психологической невинностью»; это означает, согласно ранее сказанному, незатронутость всяким пересчетом сущего и тем самым жизни с ее условиями на волю к власти. Поскольку такому психологически невинному («наивному») человеку происхождение ценностей из властного человеческого оценивания остается скрытым, постольку наивный человек принимает ценности (цель, единство, цельность, истину) так, словно они пришли к нему откуда-то, спустились с неба и сами по себе как таковые возвышаются над ним, а ему остается только склониться перед ними. Наивность как незнание о происхождении ценностей из человеческой воли к власти поэтому сама по себе «гиперболична».
«Добрый человек» бросает, не зная того, ценности поверх через себя и бросает их тому, что существует само по себе. То, что обусловлено единственно лишь самим человеком, он считает, наоборот, безусловным, обращенным к человеку с требованиями. Потому свой пересчет истоков веры на верховные ценности и категории разума он заключает, как вообще весь фрагмент 12, фразой: «Это все еще та же гиперболическая наивность человека, вводить самого себя как смысл и меру ценности вещей».
Несмотря на только что проведенное прояснение выражения «гиперболическая наивность», и теперь еще остается опасность, что мы поймем эту важную заключительную фразу фрагмента № 12 в принципе ошибочно. Она содержит слишком сжатое и потому легко перетолковываемое подытожение важной мысли. А именно нам могли бы, ссылаясь на фразу Ницше, поставить на вид, что, судя по буквальному смыслу фразы, Ницше говорит противоположное тому, что мы прояснили как существо гиперболической наивности. Если наивность действительно заключается в незнании происхождения ценностей из властного оценивания самим человеком, то как же тогда еще будет «гиперболической наивностью» «вводить самого себя как смысл и меру ценности вещей»? Это последнее все-таки совсем не похоже на наивность. Тут высшая сознательность самоставящего человека, выраженная воля к власти и никоим образом не бессилие к власти. Если бы мы должны были понимать фразу так, то Ницше, выходит, говорил бы: «гиперболическая наивность» заключается в том, чтобы совершенно не быть наивным. Подобного безмыслия мы у Ницше предполагать не вправе. Что же тогда сказано во фразе? По ницшевскому определению существа ценностей, ценности, полагаемые в незнании об их происхождении, тоже должны возникать из человеческих полаганий, т. е. таким способом, что человек сам себя полагает как смысл и меру ценности: наивность заключается не в том, что человек полагает ценности и функционирует как их смысл и ценностный масштаб. Человек выдает свою наивность постольку, поскольку он полагает ценности в качестве представшей ему «сущности вещей», без знания о том, что это он их полагает и что полагает их в нем каждый раз воля к власти.
Человек остается увязать в своей наивности, пока не берет всерьез то знание, что он один полагает ценности, что ценности всегда могут быть лишь им же обусловленными условиями сохранения, обеспечения и возрастания его жизни. При поверхностном чтении фраза соблазняет думать, будто Ницше требует – в противоположность практике наивного полагания ценностей, всегда перекладывающей человеческие ценности в сами вещи и тем очеловечивающей все сущее, – такого познания и определения сущего, при которых избегалось бы всякое очеловечение. Но как раз это истолкование фразы было бы ошибочным, ибо не в очеловечении вещей порок наивности, а в том, что очеловечение осуществляется не сознательно. Наивность есть в себе нехватка воли к власти, ибо от нее ускользает знание, что установление мира по образу человека и через человека есть единственный истинный способ всякого мироистолкования и тем самым тот, на который в конце концов метафизика должна пойти решительно и безоговорочно. Прежние верховные ценности потому могли достичь своего ранга и значимости, что человек сам себя поставил смыслом и масштабом вещей, но сделал это не сознательно, оставшись, наоборот, при мнении, что установленное им – подарок вещей, от них самих ему принесенный. В наивном полагании ценностей, конечно, тоже правит, как во всяком полагании ценностей, по сути, воля к власти. Но воля к власти здесь – пока еще бессилие к власти. Власть властвует здесь еще не как специально осознанная и овладевшая самой собой.
