Это допущение, конечно, могло бы само навязывать себя постольку, поскольку тезис имеет характер верховного первоначала. «Первоначала» же и не нуждаются в доказательстве, и не опускаются до доказуемости. Они, как говорится, сами собой очевидны. Только откуда тогда спор вокруг тезиса? Отчего эта «высшая достоверность» так недостоверна и сомнительна в своем содержании? В том ли дело, что Декарт мыслил слишком неясно и в выставлении своего «первоначала» недостаточно тщательно подошел к работе? Или трудность возникла у истолкователей? А ведь люди между тем собрали все, что высказывали сам Декарт и его противники и опять Декарт в возражениях им, все это снова и снова продискутировали, и все же ясности с тезисом еще нет.
Основание тому, надо думать, то самое, которое мешает вглядеться в сущностные философские тезисы: что мы недостаточно просто и сущностно мыслим, что мы слишком легко и слишком поспешно выскакиваем с нашими расхожими готовыми мнениями.
Так люди принимают и «положение о противоречии» за вневременно значимый сам по себе «первопринцип» («аксиому») и не задумываются, что это положение для метафизики Аристотеля имеет в корне другое содержание и играет другую роль, чем для Лейбница, и опять же обладает одной истинностью в метафизике Гегеля и другой – в метафизике Ницше. Это положение говорит каждый раз существенное не только о «противоречии», но о сущем как таковом и о роде истины, в которой воспринимается и проектируется сущее как таковое. Это верно также о декартовском ego cogito – sum. Мы не вправе поэтому и здесь тоже думать, что с волшебной палочкой «само собой разумеющегося» сразу все приведем к чистоте и ясности. Нам надо пытаться на основании предпосланного истолкования cogitatio продумать ego cogito – sum no его собственным меркам. По словесному звучанию тезис нацелен на sum, я есмь, стало быть, на познание, что я есмь. Но если тут вообще в каком-то известном аспекте должно быть доказано, что я, именно «я», ego, есмь как представляющий представления, то для этого не требуется умозаключения, которое из удостоверенного наличия чего-то известного выводит наличие чего-то прежде неизвестного и неудостоверенного. Ибо в человеческом представлении предмета через этот последний как предстоящий и представленный уже доставлен тот, «перед» кем стоит предмет, а именно сам представляющий, так что человек в силу этой своей приставленности может сам себе как представляющий сказать Я. Я в своем «я есмь» – а именно представляющий – внутри представления знаком этому последнему не менее, чем представленный предмет. Это Я – как «я есмь представляющий» – с такой достоверностью приставлено к представлению, что никакое, будь то самое логичное, умозаключение никогда не сможет достичь достоверности этой приставленности представляющего к нему самому.
Отсюда мы впервые видим, почему «ergo» не может быть понято как скрепа двух членов умозаключения. Мнимая большая посылка – is qui cogitat, est – никогда не сможет служить основанием для cogito sum, потому что та большая посылка только и извлекается из cogitosum, причем таким способом, что из-за нее cogito sum воспроизводится искаженным в своем сущностном содержании. Не «я есмь» впервые выводится из «я представляю», а «я представляю» есть по своему существу то, что уже приставило ко мне это «я есмь» – а именно представляющий. Мы с основанием убираем теперь из формулы декартовского тезиса коварное «ergo». А если будем все-таки его употреблять, то должны толковать его в другом смысле. Ergo не может означать «следовательно». Тезис есть conclusio, вывод, но не в смысле вывода умозаключения, построенного из большой, малой и заключительной посылок. Он – conclusio как непосредственное смыкание того, что само по себе сущностно взаимопринадлежит и в своей взаимопринадлежности достоверно установлено. Ego cogito, ergo sum: я представляю, «и здесь заключен», «здесь через само представление уже заложен и установлен»: я как существующий. «Ergo» не выражает следования, а указывает на то, чем cogito не просто «является», но чем оно себя соразмерно своему существу как cogito me cogitare также и знает. «Ergo» здесь значит все равно что «и этим само собой уже сказано». Мы всего острее выразим то, что призвано сказать «ergo», если опустим его и, кроме того, вычеркнем также еще акцентирование Я через ego, поскольку Я не существенно. Тогда тезис гласит: cogito sum.
Что говорит тезис cogito sum? Он выглядит почти как «уравнение». Но мы попадаем здесь в новую опасность, перенести формы высказывания отдельной области знания – уравнений математики – на положение, имеющее свою исключительность в том, что оно не сравнимо ни с каким другим, причем ни в одном аспекте. Математическое истолкование тезиса в смысле уравнения здесь близко потому, что «математическое» определяюще для декартовской концепции познания и науки. Однако остается еще спросить: берет ли Декарт просто готовый и привычный метод «математического» познания за образец для всякого познания или, наоборот, он заново, а именно метафизически, определяет существо математического? Верно второе. Поэтому мы должны снова попытаться точнее определить содержание тезиса и при этом прежде всего ответить на вопрос, что полагается «через» этот тезис как subiectum.
Или этот тезис сам есть subiectum, лежащее в основе всего? «Cogito sum» не говорит ни о том лишь, что я мыслю, ни о том лишь, что я существую, ни о том, что из факта моего мышления следует мое существование. Тезис говорит о связи между cogito и sum. Он говорит, что я есмь как представляющий, что не только мое бытие сущностно определено этим представлением, но что мое представление как задающая меру re-praesentatio решает о наличии (Prasenz) всего представленного, т. е. о присутствии в нем подразумеваемого, т. е. о бытии такового как сущего. Тезис говорит: представление, представленное сущностно самому себе, полагает бытие как представленность, а истину – как достоверность. То, на что перекладывается все как на непоколебимое основание, есть полное существо самого представления, насколько из него определяется существо бытия и истины, но также существо человека как представляющего и способ этого задания меры.
Положение cogito sum полагает, поскольку высказывает и содержит полное существо cogitatio, с этим существом cogitatio также и собственно subiectum, устанавливающийся в области самого cogitatio и только через него. Поскольку в cogitare заложено те cogitare, поскольку существу представления присуща еще отнесенность к представляющему и к нему собирается всякая представленность представленного, постольку представляющий, могущий притом именовать себя Я, есть в подчеркнутом смысле субъект, как бы субъект в субъекте, то, к чему восходит все также и внутри того, что в представлении лежит в основе. Поэтому Декарт может дать положению cogito sum также формулировку: sum res cogitans.
Эта формула, конечно, равно подвержена непониманию, как и та другая. Дословно переведенная, формула гласит: я есть мыслящая вещь. То есть вроде бы человек фиксируется как наличный предмет, только что ему присваивается еще свойство «мышления» как отличительный признак. Но при таком понимании фразы окажется забытым, что «sum» определяется как ego cogito. Окажется забытым, что res cogitans, соответственно понятию cogitatio, означает одновременно res cogitata: само себя представляющее. Окажется забытым, что представление самой себя составляет бытие этой res cogitans. Опять же Декарт сам подбрасывает поверхностное и неудовлетворительное истолкование этой res cogitans, потому что он учительно говорит на языке средневековой схоластики и подразделяет сущее в целом на substantia infinita и substantia finita. Substantia – традиционный и преобладающий титул для unoiceiuevov, subiectum в метафизическом смысле. Substantia infinita есть Deus: summum ens, creator. Область конечной субстанции, substantia finita – сотворенное сущее, ens creatum. Декарт подразделяет ее на мыслящие вещи, res cogitantes, и протяженные вещи, res extensae. Таким образом, все сущее видится от творца и творения, creator и creatum, и новое определение человека через cogito sum словно бы просто вписывается в старые рамки.
