Похолодела и резко остановилась, невзирая на недовольные окрики прохожих, вынужденных поменять траекторию движения; я осознала, в чем именно только что призналась самой себе. Отпрянула от раздраженной толпы и уселась на ступеньках какого-то магазина.
Раз слишком сильное чувство стало для меня помехой и я уже не могла танцевать так, как умела, что потом, в нужный момент, не помешает мне другое, не менее сильное чувство - паника, например?
С каких это пор я боюсь? Всю осознанную жизнь в каждой спорной ситуации я действовала из любви. Это был осознанный выбор - каждому приходится его делать. Поступать с любовью или со страхом, выбирать между тем, что нам хочется и тем, что нужно. На что мы могли бы дерзнуть, поверив, и полюбив себя, и тем, что нам остается, когда боимся двигаться дальше. Выбирая то, что любим - движение вперед, танец, наслаждение - мы никогда не проигрываем, в конечном итоге, потому что только так можно изменить жизнь. Страх на изменения не способен, он тащит в прошлое, вынуждает оставаться на месте, в состоянии ложной безопасности, что вовсе не защита от неудач.
Именно страх управлял мной последние дни. Он умудрился застлать мне глаза настолько, что я отказалась от Танца, да еще и подавила себя и свои чувства. С чего меня вдруг начало беспокоить, заметят ли что-то мои сокурсники или Джонатан? Я же не собиралась нападать на него на глазах у изумленной публики - даже если кто и ощутит мои желания, то только как часть танца. Потому что я в состоянии сделать их таковыми
Других вариантов нет. Именно этому меня учили все, кто встречался на моем пути.
Ничто не должно мешать мне чувствовать. Жить. Танцевать. Не могу себе этого позволить, иначе проиграю, даже не сделав попытку. Ведь можно на что-то надеяться только в том случае, если раскрыться полностью, отдав всю себя. И если, танцуя, я чувствую ужас, злость, страсть - да что угодно - то просто должна сделать это частью общего рисунка, а не дверью, которая станет преградой для внутреннего огня.
И уж тем более мне не стоило бояться своего желания. Как я умудрилась забыть о том, что танец и страсть всегда шли рука об руку?
Даже рассмеялась от облегчения, найдя, наконец, точку согласия с самой собой. Джонатан сильно ошибся, устроив мне эту выволочку - и, в то же время, был тысячу раз прав. Нет, я вовсе не жадничала; мне не было жалко отдавать себя. Мои ограничения имели другую природу, но я собиралась от них избавиться.
Хотел, чтобы я убрала все барьеры? Я это устрою. Больше никакой сдержанности. Больше я не буду бояться. Никаких страхов, никаких сожалений. Да и что мне, собственно, терять?
Ох, берегитесь мистер Деверо. Кьяра выходит на тропу войны. Я практически летела по тротуарам в сторону академии, чувствуя небывалую легкость и свободу. И предрешенность происходящего. Прошлась по полупустым коридорам, чтобы порепетировать самостоятельно в «нашей» студии.
И почти не удивилась, когда увидела там Джонатана.
Джонатан.
Высокий прыжок и приземление на колени; арка назад, на грани возможностей, мягкий перекат и легким движением он снова на ногах.
Джонатан отрабатывал одну из связок - без музыки, ему достаточно было ритмов, звучащих в голове - когда дверь распахнулась и на пороге появилась Кьяра. В неизменной толстовке с капюшоном - интересно, как она выглядит в платье? - и широких штанах, закрывавших роскошные ноги и крепкую, круглую попку, в которую он до одури хотел вдавить пальцы, оставляя синяки.
Замерла в проходе и уставилась на него своими невероятными глазищами.
Еще и губу закусила.
Джонатан чуть не взвыл. Все его намерения быть сдержанным и последовательным выветрились из головы. Инстинкты орали, чтобы он хватал эту самку - его самку - тащил в пещеру и не выпускал оттуда, пока окружающим, а главное, ей самой не станет понятно, кому она принадлежит.
Мужчина вздрогнул.
Твою ж мать… У него точно не в порядке с головой. Или с другой частью тела. Правы были друзья - нужно жениться. А пока найти себе какую-нибудь страстную цыпочку.
А еще раньше перестать пялиться на Кьяру.
Он сделал над собой усилие, отвернулся и хмуро бросил:
- Занятия только через полтора часа.
- Я… знаю, - она снова закусила губу, будто не понимая, как это на него действует – а, может, действительно не понимала? - Я хотела позаниматься, пока никого нет, но не буду вам… тебе мешать.
- Стой, - Джонатан отрицательно мотнул головой, заставляя себя выбросить посторонние мысли. - Я хотел тебе кое-что сказать.
Опять замерла и смотрит выжидающе.
Может, все-таки линзы? Он ни разу в жизни не видел такого необычного цвета.
- По поводу вчерашнего…
Кьяра наклонила голову, показывая, что внимательно слушает, но промолчала.
- Хочу извиниться. Было…грубо. Просто меня бесит, когда кто-то не проявляет свой потенциал до конца. Ты ведь можешь больше, но тебя что-то останавливает…В общем, был не прав.
- Нет.
- Что нет?
- Ты был прав. Я трусливо хотела уйти… возможно, именно потому, что ты был прав. Но теперь…Не буду.
- Не будешь что? Уходить?
- Сдерживаться. И… уходить тоже.
Джонатан повернулся к девушке и улыбнулся.
- Хорошо. Может... прорепетируем вместе?
Идиот! Он действительно это сказал? Вот прямо взял и предложил сейчас, когда сам в таком взвинченном состоянии, репетировать вместе? Вдвоем, в миллиметре друг от друга, когда нет сдерживающего фактора в виде других студентов?
Псих. Или просто мазохист, мечтающий о том, чтобы его яйца взорвались.
А она опять таращится, теперь, правда, с искренним изумлением. Ну и чего удивляется? Он же её хореограф, это нормально - отрабатывать вместе движения. Можно подумать, он предложил ей переспать прямо на полу студии…
Дьявол.
Не сметь об этом думать!
- К-конечно, - девушка чуть запнулась, а потом неожиданно улыбнулась роскошной, открытой улыбкой, которая впервые была обращена только к нему.
И Джонатан понял что это будут самые сложные полтора часа за сегодня.
Кьяра.
Джонатан меня удивил. Сначала тем, что извинился - хотя вовсе не обязан был этого делать. Потом, что предложил отработать танец. Но еще больше я удивилась, когда поняла, что сегодня только я чувствовала себя свободной
Его странное, не поддающееся пониманию напряжение можно было, практически, пощупать.
Но та легкость, что я вновь ощущала, была непробиваема даже для этого напряженного внимания. Раскованность в сочетании с уверенностью в себе и совершенно безбашенным желанием удивлять - гремучая смесь, от которой потряхивало меня саму
