Именно Маргарет первая в него поверила. Точнее, вторая. Он приехал в восемнадцать в Нью-Йорк практически без опыта, с двумястами долларами в кармане и желанием во что бы то ни стало добиться успеха в танцевальном мире. Вкалывал на низкооплачиваемых работах, а все деньги тратил на классы в этой академии - купить полный курс он себе позволить не мог. Выкладывался полностью, впитывал до последней капли все, что там говорили и показывали.
И Маргарет заметила его. Она тогда еще преподавала. Основанная ею академия представляла собой всего несколько комнат, но была весьма популярна благодаря напору директора - Маргарет разыскивала, уговаривала, затаскивала в академию на семинары, курсы лучших танцоров и продюсеров страны.
А потом сделала так, чтобы Джонатана заметили.
- Ты до сих пор не ушла? - он приобнял строго одетую женщину и снова улыбнулся.
- Много было работы. Выпьем кофе? У меня.
- Давай, - хореограф кивнул.
Они прошли в кабинет, где Джонатан бывал не так уж часто, и сели по разные стороны увесистого деревянного стола. Маргарет ценила добротную мебель и надежных людей.
- Как твой курс?
- Они замечательные.
- То есть им достается? - женщина рассмеялась.
- Тебе кто-то жаловался? - он тоже усмехнулся.
- Никто бы не посмел, - она покачала головой. – Просто, я знаю твои методы.
- Они ничем не отличаются от твоих.
- Поэтому и знаю. А… Кьяра?
- Что Кьяра? - хореограф весь подобрался.
- Как она? Справляется?
…Вздернутая попка; энергия, бьющаяся в жестком ритме. Закинутые руки. Полуоткрытый от усердия рот. Страсть в каждом жесте, каждом вздохе. Справляется?
Блять, она не просто справляется! Она влезла в его голову, впиталась под кожу и танцует на его нервах…
- Да, - Джонатан постарался успокоиться. - Но с чего ты так заинтересовалась ею?
- Потому, что она достойна лучшего. Как и ты когда-то.
- Нет, - мужчина покачал головой, а Маргарет удивленно открыла глаза.
- Она не я, она круче. И я сам не всегда знаю, что с этим делать.
- У тебя получится, - директор улыбнулась и перевела разговор о старых знакомых. А Джонатан тяжело вздохнул. Получится ли? Или его прежде разорвет от неудовлетворенного желания?
В этом был вызов: пройти по краю и не сорваться вниз. Загореться, но не сгореть. А Джонатан любил вызовы. И, будучи профессионалом, он был уверен в своих силах. Пусть это и непросто, когда его одолевают самые противоречивые, пугающие чувства. Куда легче, когда ты четко понимаешь, что должен делать.
А вот как оставаться рассчетливым специалистом , когда все твои мысли совсем не о работе?
Он снова думал о девушке по дороге в такси.
Кьяра. Нежная, ранимая, жесткая. Удивительная, как сама жизнь. Она и пахла жизнью. Противоположными и такими дополняющими друг друга запахами: сладкой горечью, тягучей страстью, невинностью, достоинством и свежестью.
Она могла проходить мимо, могла танцевать рядом - да просто сидеть! - а её запах уже проникал в жадные ноздри, обволакивал теплом и желанием, заставлял зажмурить глаза. Будто от запаха можно отгородиться с помощью век! Даже от её внешнего вида невозможно было спрятаться таким образом - и с закрытыми глазами он отлично представлял и мысленно смаковал каждый изгиб и выпуклость восхитительной фигуры. Сегодня он заметил небольшую татуировку на лодыжке у Кьяры - причудливый черный знак, напоминающий древние руны; и почему-то возвращался к этому знаку снова и снова. Ему захотелось сжать её ногу, обвести языком эту руну, выяснить подробности, как она была сделана. Мужчина представлял девушку лежащей на кресле в тату-салоне: грубые пальцы обхватывают хрупкую кость, а игла прокалывает нежную кожу на таком чувствительном месте. Волоски на руках у него поднимались от вожделения и злости на неведомого татуировщика, посмевшего трогать Кьяру, вынудившего её почувствовать боль. Кажется, он точно стал психом. Можеет, пора как и всем нормальным американцам, завести своего психотерапевта? И рассказать, что только одна маленькая шатенка могла видеть его танец, как свой собственный?
Потому что она видела.
Видела изнутри; точно понимала порывы и их причины. И умудрялась наслаждаться всем этим, за что Джонатан уже, практически, её ненавидел.
Чертова девчонка, которая стала свободной, которая снесла все барьеры; но своей свободой посадила его на цепь желаний. Девчонка, которая возбуждала одним своим присутствием.
Мужчина усмехнулся. Просто удивительно - всю жизнь его осаждали самые разные женщины, готовые на всё, чтобы привлечь внимание. Они принимали нужные позы, раздевались, соблазняли, умоляли, старались дотронуться; но не вызывали такого желания ни на секунду. Желания, которое возникало от одного только взгляда на Кьяру.
Дьявол, да при одной только мысли о ней!..
Эта девушка наполнила особым смыслом не только работу, но и все мысли, сны. Она мерещилась в отражении стекол; он слышал её звонкий, открытый смех за углом. Она падала вместе с осенними листьями и так же летала на ветру.
Похоже, Кьяра пыталась заместить в жизни всё, не делая ни малейшего усилия, и это до чертиков пугало. Потому что она становилась его танцем. Тем самым, что если он не танцевал хоть раз в течение дня, то день был потерян. И это было недопустимой слабостью, способной разрушить его жизнь.
Мужчина подъехал к отелю, поужинал в одиночестве, хмуро глядя перед собой и поднялся в номер.
Его жизнь менялась, и пока он никак не мог понять, в какую сторону. Джонатан осознавал - то, что он чувствует не просто плотское желание. Но позволить это «не просто» он не мог. Что останется, если Кьяра станет для него всем?
Кьяра
- Ты приедешь на выходные?! - без приветствия привычно завопил в трубку неугомонный братец. Я поморщилась и отодвинула телефон от уха. Интересно, это неумение сдерживать себя - свойство юности или же просто недостаток воспитания?
- Нет, я пока занята.
- А потом?
Я вздохнула:
- Нет. Я бы не хотела заезжать домой.
- Так значит, мы увидимся только перед твоим отлетом в… Туда? - голос его завибрировал от обиды.
Тоже расстроилась и почувствовала укол жалости к себе. Именно поэтому не хотела ехать домой: долгие проводы - лишние слезы. Несмотря на то, что моя семья более чем кто-либо могла скрыть переживания, особенно если её члены предполагали, что могут вызвать у меня отрицательные эмоции. Но и они не были бесчувственными роботами. Во взгляде мамы, в некоторых жестах папы проскальзывали сожаление и страх. Так что мне не хотелось многократного прощания; я предпочитала, пока могу, заниматься тем, что действительно доставляет мне удовольствие или приносит пользу. К тому же то, что я делала сейчас, давало мне пусть ложное, но такое важное ощущение, что я нормальна.
