- Да я танца-то своего боюсь, не то чтобы бизнес начинать!
- Теперь понимаешь, почему тебе достался «страх»? - грубовато хохотнула Санни, и мы все улыбнулись. Действительно, Тайя, переживавшая по поводу и без, была идеальной кандидатурой на эту роль.
У меня возникла одна мысль:
- Не так-то просто выйти сразу из состояния страха и стать храброй. Но ты ведь можешь сдвинуться недалеко - на следующую ступень.
- И что будет на этой ступени? - заинтересовалась брюнетка.
- Сомнения. Начни сомневаться - это гораздо полезнее, чем постоянные опасения. И начни с того, чтобы подвергнуть сомнениям тот факт, что ты боишься, - я подмигнула.
Тайя задумалась и радостно кивнула.
А я пожалела, что не все жизненные проблемы решаются так легко.
Джонатан
Он думал, что смирился. Что переработал всё и готов двигаться дальше. Но когда увидел Кьяру этим утром, всё смирение быстро выветрилось и ему снова до дрожи, до боли захотелось прикоснуться к ней, поговорить, присвоить её.
Он почти возненавидел остальных студентов за то, что они пришли и встали между ними, и это его отрезвило. Безумец.
Джонатан горько усмехнулся про себя.
Хореограф ни на мгновение не показал своих истинных чувств, прикрываясь маской равнодушия. Он спокойно провел разминку, объяснил сложные моменты, показал несколько связок, которые они должны были отработать до синхронности.
В общем, он был практически нормальным.
Вот только каждое мгновение искал взглядом Кьяру.
Как же он хотел заглянуть в эти бездонные фиолетовые глаза и увидеть в них ту неукротимую жажду, которую она ему недавно продемонстрировала! Утонуть в них. Утонуть в ней. И плевать, что он захлебнется.
Джонатан вздрогнул, осознав, о чем только что подумал. Действительно, плевать? И будь что будет?
Да! Да! - кричало ему тело и душа. Пойди, возьми её, откройся ей, попроси быть с тобой. Это ведь просто!
Но как взять то, что не может принадлежать никому?
Джонатан, широко раскрыв глаза, смотрел на её танец, и внутри поднималась незнакомая, дикая волна - смесь ликования, алчущего внимания, ревности и болезненной необходимости.
Она его, она должна принадлежать ему!
И он понял, что пропал. Не только Кьяра сгорела в том пламени, которое сама вызвала, но и он. Джонатан даже не мог злиться на показанное откровение. Как можно злиться на совершенство? На саму жизнь, на ничем не защищенный, пугающий в своей обнаженности огонь танца? Её хрупкое тело будто вбирало из воздуха разлитое в нем напряжение и ожидание и отзывалось немыслимыми движениями, которые невозможно было предсказать.
Так могла танцевать сама Свобода.
И потому взять и забрать её только себе он не мог. Кьяра должна танцевать. У него, рядом, для него, для всех. Для всего мира! И ни одним своим действием он не может помешать этому. Не имеет права. Его личное отношение только все испортит. Он понимал, что с каждым днем ему будет не хвататьКьяры все больше - до полного поглощения. И это было недопустимо.
Джонатан почувствовал, как его атапливает отчаяние. Он возненавидел даже мысль о том, что может потерять эту девушку. Но что еще мог сделать?
В перерыв ему удалось немного успокоиться и прийти в себя. А потом хореограф просто сосредоточился на других партиях, стараясь находиться как можно дальше от Кьяры, пусть и в пределах небольшой студии. Но он чувствовал кожей, как она двигается за его спиной, как дышит.
И это разрывало его на мелкие клочки.
После того, как он всех отпустил, мужчина, не переодевшись, ушел к себе в кабинет, где устало опустился в кресло. Его снова захлестнуло уныние.
Прошла какая-то гребаная неделя в этой Академии, а он уже чувствовал, что от прежней жизни не осталось ничего. Ноль. Это, конечно, неплохой момент для нового старта, но дьявол, куда ему стартовать?
Джонатан так погрузился в свои мысли, что не заметил, как дверная ручка повернулась и в кабинет кто-то зашел.
Он вздрогнул и в изумлении поднял голову, когда знакомый голос с хрипотцой проговорил прямо возле него:
- Попался, дорогой.
Джонатан моргнул:
- Лидия?
Твою мать! Что она здесь делает? Почему? Тут он вспомнил недавний разговор и едва не застонал сквозь стиснутые зубы. Черт, черт, черт! Сам же её пригласил! Но с момента того телефонного звонка прошла целая жизнь и он совсем не был готов видеть сейчас бывшую подружку. Или что-то делать с ней. Чертова Лидия.
Чертова Кьяра, которая всё это с ним сотворила!
Он встал с кресла и обошел стол, чтобы поприветствовать женщину легким поцелуем в щеку. Надо было что-то сказать - в конце концов, он взрослый мужчина и может передумать и объяснить это.
- Лидия… - начал хореограф.
Ты изогнулась, как похотливая кошка, закинула руки ему на шею, и слегка откинула голову, призывно глядя в глаза.
- Что?
Хм, а ведь раньше он считал её голос весьма сексуальным. А теперь тот раздражает.
- Пойдем, я угощу тебя кофе.
Она хмыкнула и облизнула ярко накрашенные губы. Лидия всегда использовала супер стойкую красную помаду, не оставлявшую следов ни на рубашках, ни на коже. Джонатан чуть дрогнул, вспомнив, как она заглатывала его этим накрашенным ртом. Но, против ожидания, вздрогнул не от желания, а от брезгливости.
- Я сама могу угостить себя кофе. Приехала я не за этим.
Она еще сильнее притиснулась к нему, вынуждая отступить и опереться на край стола. Снова провела язычком по губам, а потом уверенно очертила руками его грудь и взялась за ремень брюк.
- Лидия, - он нахмурился и перехватил её руки. - Я не собираюсь делать это в академии.
Собственно, он не собирался делать это нигде, но разговора наедине не получится. Он не боялся слез и скандалов, скорее опасался, что женщина не поверит и придется с силой отдирать её от себя.
Не поверила. Опять начала теребить его ремень. Джонатан уже набрал воздуха, чтобы высказаться, но тут Лидия резко села на колени и через ткань брюк прихватила губами его достоинство. Мужчина схватил её за волосы, чтобы оторвать от «лакомства».
Вот что за…
В это время дверь тихо открылась. Он поднял голову.
Кьяра.
Лицо девушки сильно побледнело - он увидел это даже в полумраке кабинета. Но она ничего не сказала, только судорожно вздохнула - вздох этот полоснул по натянувшимся до предела нервам Джонатана - сделала шаг назад и также тихо прикрыла дверь.
Хореограф застыл в ступоре, он даже не сразу понял, что это все ему не померещилось.
