Я вздрогнула и опустила глаза, чтобы никто не увидел моих эмоций. Я понимала, о чем говорит девушка. Людям сложно поверить в нечто большее, чем то, о чем они имеют представление с детства. Это пугает.
Мне же пришлось жить в совсем другой реальности и совсем с другим пониманием окружающего мира. И я знала точно - Джонатан действительно видит душу танца. Как и я. Редкое, крайне редкое явление даже среди нашей расы, для которой генетическая память не была пустым звуком. А среди людей такого не случалось
Я снова стиснула зубы, чтобы не завыть от жалости к самой себе.
Хуже чем то, как мое тело тянулось к нему, желая полностью раствориться, забыться, было лишь понимание, что я встретила в чертов осенний день человека со схожими способностями, человека который в состоянии понять меня.
Встретила, чтобы никогда не быть рядом.
Прыжок. Поворот. Взмах ногой. Сложиться.
Прыжок. Поворот. Руки вверх. И садимся на шпагат, склоняясь к полу.
Мы отрабатывали общие партии до механической точности, идеальной синхронности - привычное для всех дело, гораздо более привычное, чем то, что мы делали у Джоантана последнюю неделю. Мужчина не требовал сегодня ничего сверхъестественного, сосредоточившись на порядке выходов и рисунке танца.
Это было хорошо. Подобные вещи я могла делать на автомате: тело двигалось за меня, запоминая и оттачивая движения, в то время как мысли жили самостоятельной жизнью. Бывают такие моменты, когда есть потребность проанализировать свою жизнь, разложить сложности по полочкам, чтобы, в конце концов, просто успокоиться. И ничего больше не надо.
Джонатан, похоже, пребывал примерно в том же состоянии.
Я удивительным образом чувствовала его. Рассеянный. Колеблющийся. Жестокий. Он думал о чем-то своем, но глаза смотрели цепко, не давая ни малейшей возможности сжульничать от усталости или забывчивости. Любой огрех одного - и вся группа начинала сначала.
Прогиб назад. Перемещаемся по кругу, разворачивая композицию, чтобы отойти подальше и снова сойтись в одну тесную группу. Что-то хореографу не понравилось, и мы повторили несколько раз, пока не добились идеальной траектории.
Перешли к следующей сцене, встав напротив зеркала. Мы сами были зрителями в этом театре.
Замерли на определенных местах, почти в шахматном порядке, на выверенном расстоянии друг от друга. Сложный момент, когда каждому придется довериться остальным. Пауза, а потом резко, вскинув руки в жалящем жесте, падает назад Дрейк. Кажется, он должен удариться, расшибиться, но в последнее мгновение у самого пола его подхватывает Кен. Аккуратно опускает, увернувшись от движения, похожего на удар, встает и тут же откидывается назад, чуть подогнув ноги. Кен крупный, высокий, потому его по сценарию ловят двое, тянут в разные стороны и уже потом летят сами, вызывая цепную реакцию.
Я падаю свободно, с поворотом, прямо в расставленные руки Марты, которая, вместо того, чтобы смягчить падение, в последний момент резко дергает меня на себя, почти до боли скручивая руки, и заставляя рухнуть на колени в позе подчинения.
Она права, ненависть всегда ограничивала свободу.
Последним опускается Джонатан, прямо на несколько распластанных тел. Впрочем, только со стороны это выглядит травмоопасным; каждый из нас точно знает, в каком положении должны находиться наши конечности, чтобы танец не превратился в сборище покалеченных.
- Повторили, - раздался спокойный голос хореографа, и мы молча встали и заняли изначальное положение.
Я украдкой посмотрела на мужчину. Ну ничего не могла с собой поделать. Раз это единственное, что мне было доступно, так надо пользоваться хотя бы этой возможностью.
Смотреть на его тело. Слушать его бархатный голос. Чувствовать горячие руки, оставляющие незримые отпечатки на моей коже во время танца. Вдыхать его запах. Я так и не смогла понять, чем он пахнет. Горьковато-пряный мужской парфюм, дополненный его собственным запахом. Чем-то совершенно незнакомым и, в то же время, родным.
Когда я была маленькой, папа говорил мне, показывая звездные системы в телескоп, что надо выходить смотреть их обязательно в полночь. Потому что в полночь Вселенная пахнет звездами. Я любовалась далекими огнями и даже будто улавливала этот запах - чужой и привычный.
То же самое я чувствовала сейчас. Джонатан был, как те солнца: я все о них знала. Всегда их любила. Была им должна. Но стать их частью не могла. Прикоснуться снова; ощутить его губы на своем теле; впустить в свою жизнь.
Я дернулась от наплыва воспоминаний и неаккуратно упала на Марту - та едва слышно ругнулась, но выдержала.
- Прости, - прошептала; Джонатан, конечно, заметил произошедшее и не смог пройти мимо.
- Кьяр-ра…
Ох этот рычащий голос и нахмуренное лицо! Я закусила губу и приготовилась к привычному нагоняю:
- Прости, задумалась.
- Думай о танце, - сказал он резко и замолчал.
Я была в недоумении. И все? Решил пощадить мое самолюбие? Ну да, после вчерашнего, когда полностью его растоптал.
Но что-то мешало мне продолжать на него злиться. Хоть и чувствовала, что ревность и обида продолжают отравлять меня ядом. Но первые эмоции утихли, и я смогла более трезво оценивать обстановку. Снова посмотрела на хореографа и уловила странный взгляд, который он бросил на меня перед тем, как вернуться на свою позицию.
В нем была беззащитность. Как будто это я могу его ударить. Уничтожить. А не он меня.
Я глубоко вздохнула и сосредоточилась на своем падении назад, которое на этот раз прошло удачно.
- Повторили, - снова его спокойный голос.
И мы покорно поднялись на ноги.
Глава 10
Кьяра.
Джонатан умирал.
Он кинул кости в последний раз и проиграл карточному шулеру, которому однажды может проиграть каждый. Каждый из нас, но в разное время жизни. И всего один раз.
Смерть.
Мужчина был одновременно тем, кто побежден в незамысловатой игре, и самой смертью, сдержанно и сурово глядящей на поверженного.
Новый балет с элементами фламенко, выбранный хореографом для этой партии, сопровождался пронзительными, задевающими натянутые нервы мелодиями, авторство которых для меня осталось неузнанным.
Смерть танцевала петенеру.
Резкие наскоки, жесткое положение кистей, замах и неожиданный арабеск - Джонатан мучительно медленно поднимает ногу выше плеч, тянет носок и наотмашь бьет по воздуху, будто пытаясь уничтожить то, что его убивает.
