Я же к чашке так и не притронулась, хотя горло было пересохшим. Я знала, что она права, но разве может любящее сердце остановить такая мелочь, как деньги?
— Если не поступлю на бюджет, мне оплатят…
— Роман Алексеевич? — резко повернулась ко мне Валентина Марковна. Доброта из глаз ушла мгновенно, словно ее там никогда не существовало. Просто уставшая женщина.
Я напряглась. Это действительно было пугающе. Откуда…
— Москва как большая деревня, — предвосхитила она мой вопрос. — Ты же слышала про правило семи рукопожатий? Все друг друга знают. Так вот, вернемся к твоему… мужчине. Ты уверена, что он оплатит обучение?
Мне стало казаться, что меня допрашивают, а руки на подлокотниках связали, до того они занемели. В теле стала оседать неприятная тошнота и удушающая тяжесть. Что она хочет выпытать? Чего добивается?
— Уверена, — твердо произнесла я. Рома заслужил мое доверие. Мы слишком много пережили вместе, чтобы задумываться об обмане. Тем более вранье я видела издалека. Валентина Марковна же не лгала, но словно что-то оставляла за кулисами. Чтобы что сделать? Унизить? Научить? Сделать несчастной?
— И ты, конечно, думаешь, что он любит тебя? — приподняла она брови и отставила пустую чашку.
— Конечно.
Вот здесь без шансов. Любовь или одержимость. Я хотела всего, что давал мне Рома, потому что и забирал он много. Порой выпивал до дна, а порой наполнял своими чувствами, одаривая бесконечным удовольствием и жаждой жизни. Я люблю Рому.
— Ну и отлично, раз ты так доверяешь ему. Это прекрасно, но позволь мне поведать тебе одну историю. Есть минутки три послушать?
Мне хотелось прикрыть глаза и быстро переместиться к Роме в его машину — поцеловать, обнять, попросить поддержки, согреть. И почему здесь стало так холодно? Окна закрыты. Волшебством я не обладала, а взгляд женщины требовал подчинения.
— Мне очень интересно, — мило улыбнулась я.
Рассказ был действительно короткий, душераздирающий. И я бы даже всплакнула, как она, но меня ждали и мне не терпелось сделать ручкой. Тяжела женская судьба, но, пока не долбанешься об собственные грабли, до чужих нет дела. Так и мне сейчас не было дела до погубленной судьбы популярной некогда балерины. Вот совсем.
— Мы женщины. Наивные. Часто поверяем свое сердечко не тем. И порой лишаемся возможности исполнить мечту из-за крепкого полового органа.
— Я не… — Я много хотела сказать. Что Рома понимает меня, как никто другой. Что мы вместе будем идти по жизни и помогать друг другу исполнять мечты, но меня прервали. Нагло. Бескомпромиссно.
— Понимаю, ты любишь его. Готова уехать за ним в Питер. Стать его любовницей. Жить за его счет. Верно, понимаю? — резюмировала она.
Это было так мерзко, так грязно и так не вязалось с тем, что я испытывала к Роме. С тем, что было между нами, что я лишь покачала головой.
— Ты обязательно научишься называть вещи своими именами, — грустно усмехнулась она и вдруг достала свой смартфон.
Ее крупное лицо заострилось, и она то разблокировала телефон, то блокировала. Сомневалась в чем-то?
— Понимаешь, Анечка. Как только в Питере прознают, что ты бросила академию в Москве, бюджетное место для тебя станет так же далеко, как для меня мои пятьдесят килограммов, — посмеялась она над собой, а вот мне было уже не до веселья. Особенно когда голос из наставнического превратился в начальственный. Повелевающий.
— И Роман Алексеевич Сладенький, конечно, будет оплачивать тебе обучение, пока не найдет новую содержанку, — сказала как отрезала, заставив меня задохнуться от неожиданности.
Я вскочила, уже пылая гневом.
— Почему вы все это мне говорите! Откуда вы знаете Рому? Почему?!
— Я не хочу, чтобы ты уподобилась мне и просрала шанс всей своей жизни, — чеканила она каждое слово. — О тебе, милочка, говорит вся Москва, а ты собираешься бросить все, потому что нашла отличного ебаря? Да знаешь, сколько таких жеребцов захотят тебя?
— Я не собираюсь это слушать!
— Замолчи и послушай старших, раз родители тебя не научили уму-разуму. — Она тоже встала. — Взрослым дяденькам очень нравятся маленькие девственницы, до тех пор, пока на горизонте не замаячит новая узкая дырка.
— Рома так не поступит! — вскричала я. Дыхания не осталось, сердце билось в бешеном ритме.
— Он уже так поступил! — рявкнула куратор и буквально всунула мне свой телефон.
— Что. Что это? — меня трясло.
Я не понимала, ничего не понимала. Еще пару минут назад тело пело, сердце отбивало ровный ритм чечетки, а сейчас все словно отмерло. И страх. Липкий, тошнотворный заставил стоять неподвижно, расширив глаза.
— Первое видео, — скривила она губы и направилась к двери.
Я сглотнула и посмотрела вниз. В моих руках оказался чужой гаджет. Симпатичный, милый, вот только мне казалось, что я держу ядовитую змею. Готовую всадить в меня свои клыки.
Я хотела его откинуть, выбросить, разбить, закричать: «Я не верю! Не верю!» Я не хотела знать правду. Ложь впервые в жизни стала казаться благостью небес. Вот только небеса померкли, как и душа, ставшая черной.
Я судорожно выдыхала воздух, пока мои пальцы сами двинули блокировку и включили найденное на рабочем столе видео.
Громкий женский стон разорвал тишину кабинета.
Страх превратился в ужас. Гнев в боль. Рука сжалась в кулак, словно там было мое сердце, сдавленное, так же как Рома, мой сладкий Рома сдавливал в объятиях заведующую больницы. Из которой уволился пару дней назад.
А она стонала как тварь. Как последняя сука, хищно улыбаясь, вглядывалась в красивое лицо Ромы. Моего Ромы!
Боль острая, острее той, что я испытывала, когда меня настиг перитонит, заполнила все тело. Рубашка белая уже повлажнела от слез, бурным потоком стекавших по моим щекам. Но я и не чувствовала влаги, я уже ничего не чувствовала.
Тем временем экранный Рома сменил позу и поставил брюнетку раком, войдя сзади резко и глубоко. Я видела его напряженное лицо, но глаза были закрыты. Знал ли он, что его снимает скрытая камера? Знал ли он, что это увижу я?
— Когда закончишь, отправляйся-ка на класс с подготовительной группой, — тем временем наказала куратор, словно я тут не стою, тихонько воя от боли, а жду команд.
А-а-а, господи! Разве может так разрываться сердце? Где, черт возьми, анестезиолог с его волшебным веществом, когда он так нужен? Когда хирург разрезает скальпелем твою грудь пополам.
Теперь все признания, все испытанные эмоции казались фальшью… Но ведь Рома ни разу не соврал, потому что ни разу не получал прямого вопроса: «Ты изменял мне?».
Сколько я так простояла, слушая визгливые стоны бывшей начальницы Ромы и наблюдая, как он вколачивает ее в рабочий современный стол, не знаю. Очнулась, только когда почувствовала вибрацию своего телефона в кармане.
