Я поверила.
Все говорило о том, что именно его взгляд я чувствовала, пока позорилась на сцене с голой грудью.
Но стоило проверить, стоило убедиться окончательно.
Поэтому я начала оглаживать его взлохмаченные светлые волосы, плечи, все такие же широкие, напряженную спину, упругие ягодицы и наконец коснулась пояса брюк.
Бугор в них давил мне в бедро и скоро, я знала, продавит и складочки между ног, вонзаясь в лоно. Это было так же неизбежно, как то, что солнце поднимется на востоке, а метро закроется в двенадцать.
Пока Рома продолжал ласкать мне кожу на шее, пальцами второй руки водить по губам, я привычным движением расстегнула ремень и сразу полезла в брюки… И вот здесь ошибиться было невозможно.
Это Рома.
Слишком часто я держала этот член в руках, во рту, в себе. Испещренный венами, с крупной головкой и нежными, словно обтянутыми шелком яичками.
Идеальный.
Я пробежала по стволу пальчиками, ощущая, как сильно он пульсирует в такт тяжелому дыханию самого Ромы.
Сам бывший любовник и жених прижимал меня к полу, целуя мне шею, уши, лицо, обжигая дыханием.
— Аня.
— Рома, — шепнула я, и наше дыхание смешалось, а в следующий миг безумие достигло апогея.
Губы соприкоснулись, руки сжались сильнее, сердца стучали в унисон.
Рома по-звериному рычал, стискивая мои губы в грубом, рваном поцелуе. Протолкнул язык в глубину рта, совершая те же круговые движения, что и его палец в моей киске и на комочке нервов.
О, мамочка, дай мне вытерпеть эту сладкую пытку.
Я неистово отвечаю на поцелуй, ласкаю верхнюю губу, всасываю язык, потому что ни на что другое не осталось желания и гордости. Я упиваюсь его жадными животными прикосновениями, руками, одна из которых так и тискала мне грудь, а палец другой продолжал толкаться внутрь, вырывая всхлипы и хныканье от импульсов экстаза, что били как электрошок все тело.
Медленно и мало. Я хотела больше, я хотела полностью осознать, что рядом Рома, что именно он навалился на меня в темноте, потому что с той же страшной силой скучал и погибал без меня, как и я.
Конечно, как и я.
— Рома…
— Аня. Дай мне. Пусти меня… в себя, — бормотал он, словно от этого зависела его жизнь, и с влажным звуком вытащил пальцы.
Он провел ими по всему моему телу, вычерчивая влажную дорожку от дрожащих ног до острых чувствительных сосков, а затем обвел контур губ, верхней, нижней… И всунул палец в рот.
Свой вкус не был неприятен, он возбуждал сильнее, пока я обсасывала его пальцы. И от этого меня лихорадило еще больше.
Я стала сжимать член в своих руках сильнее, а затем просто выпустила его на свободу, невольно раздвигая ноги шире.
Там уже был потом, и я ждала ковчег моего «Ноя».
Да, да. Хочу, быстрее.
Ощутить его всего, в себе. Понять, что это не один из бесчисленных снов о прошлом, а реальность, такая сладкая реальность.
Такой сладкий мужчина. Такой вот Рома по фамилии Сладенький.
Его терпкий запах, крупное тело, поцелуи, сильные руки. Я доказывала самой себе, что это не белая горячка.
Прикосновение к половым губам горячей влажной головки было как удар тока, пронзившее мне дефибриллятором сердце.
Три года я словно находилась в летаргической коме, и вот я ожила. Снова зацвели цветы на моем личном засохшем лугу чувств.
Я застонала и выгнулась уже сама, насаживаясь на свой личный «дефибриллятор».
Рома пальцами сжал мою талию, почти смыкая их на пояснице, сдавливая живот, но лишь на мгновение.
Потому что его ждала попка, которую он обхватил двумя руками, пока его губы накрыли сосок, втянули его в рот и стали перекатывать на языке, как сладкую мягкую карамельку.
Он не торопился. Проникал членом медленно, смакуя каждую секунду, а меня этим доводил до исступления.
Еще. Немного.
— Так тесно, Аня, так охуенно тесно.
Моя плоть как родная приняла его член, обхватила в тугое кольцо, и Рома дернулся, утробно застонав, когда добрался-таки до матки, почти полностью засунув член в меня.
Так мы и лежали, наполненные похотью и желанием, что вылилось в это мгновенное безумие, называемое животным совокуплением.
И это в первую за три года встречу.
Трудно было поверить, что я снова чувствую этот член в себе, прижимаю это тело, дрожу, целую эти губы и упиваюсь жгучим ощущением забытого наслаждения.
Самообладание уже давно было где-то похерено в глубинах сознания, а голова пуста, как мыльный пузырь.
Остались только инстинкты, желания, похоть.
Он. И я. Под ним.
Глава 25
Пружина внизу живота скручивалась сильнее, и я всхлипнула. Нега была невыносимой, а по щекам от напряжения потекли слезы.
Теперь очнулся и Рома, тяжело дыша и продолжая держать во рту сосок. Он переключился на другую грудь, так резко, что я вскрикнула, и стал двигаться глубокими толчками.
Медленно, натужно, назад и резко обратно. Медленно… и резко. И снова. И снова.
Это чередование заставляло меня подрагивать, дрожать и стонать, закидывая голову назад и оттягивая его волосы пальцами.
По нервным окончаниям словно кто-то водил оголенным электрическим проводом, и все это шло в мозг.
Я не хотела, чтобы все это заканчивалось, но терпеть эту сладкую боль больше не было сил. Я провела руками по телу Ромы, пусть и полностью одетого, но не менее возбуждающего.
Он перестал терзать мою грудь и напал на губы. Какой же это кайф. Ласкать языком эти твердые прохладные губы, упругий язык. Делать это все снова и снова, чтобы доказывать самой себе.
Я не сплю.
Он настоящий, и его член во мне, что увеличивал скорость, настоящий.
Рома крепче взялся за мою задницу, сжал ладонями и, не прекращая жадного поцелуя, стал меня на себя насаживать.
Резко. Горячо. Грубо.
Наши тела были единым целым, соприкасались с каждым пошлым ударом, звук которого смешивался с нашими тихими полустонами-полурычаниями.
Каждый толчок отдавался в мозгу приливом крови, и я вскрикивала ему в рот и сжимала пальцы уже на крупных плечах.
Мне хотелось еще быстрее. Грубее. Я хотела. Чтобы эти чувства навсегда остались во мне. Чтобы Рома навсегда остался во мне. Со мной.
И он без слов понимал меня.
Стал двигаться резче, острее проникать, вталкиваться рывками. Пронзать снова и снова.
Совершая ритуальный обряд посвящения в свою религию. Но это было лишнее. У моего тела давно был бог, и сейчас он вернулся и доказывает свою власть. Снова и снова. Обжигает поцелуем, заново выжигает клеймо.
