Сажусь на своей старой подростковой кровати и, откашлявшись, киваю.
— Это я. Я Аня. Что с мамой?
— Спит ваша мама. Ей нашли сердце, операцию хотят проводить немедленно, но нужна ваша подпись.
— Подпись, — не понимаю, почему из-за такой мелочи, как моя закорючка, они еще тянут. И тут настигает осознание и делает вокруг краски во сто крат ярче.
Сердце! Нашли сердце! Это в ее-то возрасте! Боже! Спасибо, спасибо!
— Да, Анна, подпись ваша, как совершеннолетнего опекуна. Вас ждать? — уже раздраженно заканчивает девушка, судя по всему медсестра.
— Конечно! — кричу во весь голос, визжу от радости, предвкушаю решение всех проблем, будущую учебу, возможность бросить работу в нижнем белье и вообще все! Все! Жизнь скоро наладится! Я верю в это!
— Я скоро приеду! Постараюсь побыстрее.
— Только сами в больницу не попадите, — шутит медсестра и диктует адрес, а я записываю и невольно вспоминаю о Роме, который наверняка уже на пути в Питер.
Что он вообще здесь забыл? Он вот тоже любит сострить по-черному.
— Я буду аккуратна и приеду на своих двоих.
В комнату врывается Лелька, бежит прямо на меня, и я быстро убираю телефон под подушку. Однажды я его обнаружила в унитазе, больше сушки феном он не переживет.
Малышка кидается мне в ноги и просится на ручки.
— Афюта, касясь. Афюта, касясь.
Пока со смехом качаю на руках Лельку, коротко рассказываю домочадцам радостную новость.
— Так чего ты еще здесь? — рывком забирает у меня Лелю Марк и толкает к шкафу.
— Ну, ты поаккуратнее, — возмущаюсь я, тем более что малышка мгновенно начинает хныкать.
— Разберемся, — говорит уже Кира и сам сует мне откуда ни возьмись одежду и выходит, забирая с собой Марка и Лелю.
— Давай, давай, моя хорошая, — мягко говорит Тамара Михайловна, которую нам ни больше ни меньше послал сам бог. А может быть, это отец стал ангелом-хранителем. Пока одеваюсь, вспоминаю, насколько тяжело мне было освоить уход за ребенком, пока мама ложилась в больницу. Когда Леля надрывалась в очередной раз, я клялась себе, что никогда больше не буду заниматься сексом, чтобы только не попасть в такую вот ситуацию.
Конечно, Леля была чудом, когда спала или улыбалась, но искусственное кормление принесло свои гнилые плоды, и у малышки часто болел животик.
Даже прогулки не помогали ее успокоить, когда она плакала.
В тот день я, уже без сил, после ночной смены, не осознавая, что делаю, просто затрясла Лялечку с криком:
— Ну сколько можно орать!
Она на миг замолчала, вселяя в меня надежду, но тут же зашлась пуще прежнего. В тот момент у меня из рук ее забрала как раз проходившая мимо Тамара Михайловна в своем привычном красном пальто и бежевом платке.
Она вдруг подкинула малышку, ловко поймала, похлопала ее по спинке, и та, срыгнув, успокоилась и почти мгновенно уснула.
Я только открывала и закрывала рот, пораженная тем, что сама не догадалась дать Леле выпустить воздух.
— Непутевая ты мамаша, хочу тебе сказать, — заявила Тамара осуждающе и, не дав мне прикоснуться к Леле, сама уложила ее в бежевую фирменную коляску.
Единственное, что мы позволили купить себе новое.
— Тебя что же, мама предохраняться не научила? — продолжала она наседать, пока мы двинулись вдоль парковой аллеи, заросшей тополями.
— Ну, в общем-то, меня-то как раз научили, — проговорила я, думая про Рому, — а вот маме моей повезло меньше.
Тамара даже опешила и, остановившись, долго смотрела мне в лицо, выискивая признаки лжи.
Ну а зачем мне лгать? Перед глазами до сих пор стоит сцена, произошедшая в день расставания с Ромой, когда мама рассказывает о своей трехмесячной беременности и невозможности сделать аборт.
— Дела… — скривила губы Тамара, когда я ей все рассказала, и кивнула на дорогу. — Ну показывай, куда идти.
— Куда?
— Домой к вам. Посижу с Ольгой, пока ты высыпаешься. Смотреть на тебя тошно.
Судя по отражению, мой вид сейчас ненамного лучше.
Наскоро заплетенный хвост, поношенные, висящие тряпкой джинсы и куртка, когда-то подаренная Ромой, чтобы ветер августовский не сломил мое здоровье.
Меня уже откровенно выталкивают за дверь, и все, что я успеваю, это взять сумку и бросить туда телефон, чтобы вызвать такси. Уже через полчаса, судьба сегодня мне благоволит, прощаюсь с водителем и сую ему пару сторублевых купюр.
Смотрю на сверкающее здание, судя по Гуглу учебной клиники, и вдруг недоумеваю, почему маму перевели сюда. Потом понимаю, что для операции, и, облегченно вздыхая, летящей походкой бегу к зданию.
И вдруг сбоку слышу шум мотора. Я бы и не придала этому значения, если бы не блик от машины, номера которой я мгновенно узнаю.
Стою как вкопанная, не могу пошевелиться до тех пор, пока ко мне не подходит сам Рома собственной персоной и не подталкивает в поясницу, насмешливо изогнув бровь.
— Давай, давай, Синицына. Тебя там мама ждет.
Глава 40. Рома
Решение ошибочное, я это понимаю.
Понимаю, что рискую потерять Аню навсегда.
Но и ждать, когда она простит, поймет, захочет быть со мной, я не могу. Вернее, захочет. Вчера она вполне очевидно продемонстрировала свои желания.
Член до самого дома стоял как каменный от воспоминаний, как она крутила на нем своей упругой тощей задницей. И правда тощей. В Питере я это почти не заметил, здесь же оценил и выпирающие ребра, и худые бедра.
Правда, это никак не помешало повалить ее прямо там. В этом пропахшем алкоголем и сигаретном дыме клубе. Прямо в той ВИП-комнате, где я заплатил за нее как за шлюшку. До сих пор трясет, когда вспоминаю, как увидел ее на шесте. Как мужики исходили слюной, наблюдая, как она раздвигает ноги, как ласкает палку телом. Моим телом.
Это тело уже давно принадлежит лишь мне одному.
Хрена с два она вернется в этом место. Скорее будет пристегнута наручниками к кровати.
Хм, подобная перспектива и навела меня на мысль отказать Ане в выборе быть или не быть со мной. Поставить перед фактом, тем более для этого у меня есть неопровержимый аргумент.
Она, конечно, не понимает. Хлопает глазами, переступает с ноги на ногу и постоянно теребит замок светлой ветровки.
Даже растерянность Ани меня заводит. Широко распахнутые, на пол-лица глаза, и эти губы, что образуют колечко.
Подавляю в себе желание просунуть между ними палец и подталкиваю ее к зданию.
— Давай, давай, Синицына, мама ждет.
— Что? — сдавленно хрипит она, наконец придя в себя, пока я заполняю карточку на входе. — Что ты здесь делаешь?
