– Я спрашиваю: годится твоя Стеклова на роль того Учителя?
– Кто ж знает? Наверное, да, вполне годится. Но вопрос-то в другом.
– В чем?
– Могли ли ее ученики разделять такие деструктивные идеи. Нет, я не так сказала…
– Ладно, скажи иначе, – великодушно разрешил Зарубин.
– Светлана была человеком движения вперед, понимаешь? Для нее важно было все новое, такое, чего раньше не было, а вот она придумала, или кто-то придумал, а она помогла создать. Сформулировать, проверить, доказать, внедрить в научную базу, сделать еще один шаг на пути к пониманию и к более эффективной деятельности. Стеклова – созидатель, а не разрушитель, она смотрит вперед, а не назад. Мне как-то слабо верится, что она могла стать одержимой идеями самосуда. Не вяжется.
– Допустим. А ее ученики? Стеклова их опекала, во всем помогала, они ее обожали и боготворили и после ее смерти вполне могли, так сказать, в честь упокоившейся… Ну могли же?
– Могли. Лет десять назад я бы насмерть стояла на том, что нет, не могли. И два часа дотошно объясняла бы тебе, почему не могли. Но теперь ничего не возьмусь утверждать, потому что знаю: люди до такой степени разнообразны и непредсказуемы, что могут совершать все что угодно.
– Пална…
Голос Зарубина звучал жалобно и уныло.
– Да поняла я, поняла. Сделаю, что смогу.
– Когда? – тут же оживился он.
– Не наглей, а? Дай хоть пару дней.
– Это долго. Давай быстрее, ладно? А я подсоблю, как сумею. Может, уже часика через два-три будут результаты, так я сразу тебе звякну, договорились?
Настя задумчиво смотрела на Бруно, который деловито крутился на одном месте, собираясь справить важную нужду.
– Тебе отказать может только самоубийца, Сержик. Если ты совершенно незнакомую тетку смог за две минуты перевоспитать, то представляю, что ты со мной сделаешь, если я откажусь с тобой договариваться.
– Вот и не отказывайся. Пусть в моей беспросветной жизни будет хоть что-то позитивное.
Она оторвала от рулона пакетик, собрала в него отходы собачьей жизнедеятельности и огляделась в поисках ближайшей урны. И почему эти урны всегда оказываются так далеко, когда они нужны?
– Давай я сбегаю, – предложил Зарубин. – Типа я подлизываюсь.
Настя протянула ему увесистый неприятно теплый пакетик и смотрела на бывшего коллегу, быстро идущего к пешеходному переходу, затем на противоположную сторону, затем назад. И снова Сергей показался ей маленьким усталым старичком.
– Что тянет, Сержик? – участливо спросила она, когда Зарубин вновь зашагал рядом с ней. – Не убийства же эти, правда?
– Да как сказать… Вроде и не убийства, а вроде и они, – неопределенно ответил тот. – Возня вокруг них поднялась нехорошая.
– Конфликт интересов?
– Ну да. Одни хотят всех заткнуть за пояс, другие хотят просто всех заткнуть, третьи хотят свою выгоду на этом поиметь. А Большому надо соответствовать. И все это моими руками.
– Ясно.
Господи, как же хорошо, что она, Анастасия Каменская, вышла в отставку! И как хорошо, что можно больше не участвовать в этих игрищах.
И вообще, все хорошо. Все очень хорошо!
Из тетради Игоря Выходцева
Я помнил его фамилию: Долгих.
И снова поехал в свою ведомственную поликлинику. Попросил девушку в регистратуре записать меня на прием к доктору Долгих. Она посмотрела сперва в мое удостоверение, потом изучила пропуск в поликлинику и удивленно протянула:
– Долгих не ваш терапевт, ваш – Новицкий.
– Но мне нужно попасть именно к Долгих! – настаивал я. – Я же был у него в прошлом году.
Я хотел посмотреть ему в глаза и сказать все, что думаю. О нем лично и о его огромном вкладе в дело разрушения моей жизни.
Девушка покачала головой:
– Юрий Леонидович здесь больше не работает. Вас записывать к Новицкому?
– Записывайте.
Она посмотрела что-то в компьютере и вдруг улыбнулась:
– Сегодня есть время, через полчаса. Записывать вас? Подождете? Или хотите на другой день?
– Сегодня, – решительно ответил я.
Тридцати минут мне вполне хватило на то, чтобы сбегать в ближайший кафетерий, перекусить и купить скромный букет цветов для очаровательной сотрудницы регистратуры. В общем-то, ничего особенного она для меня не сделала, просто выполнила свои обязанности, не надрываясь, но я внутренне уже стоял «на низком старте»: ненависть ожила, расправила плечи и готовилась ринуться в бой. Я увидел перед собой конкретного врага, которого мне так не хватало, когда умирал Ванечка. Врага, которого можно обвинить. Врага, которого можно уничтожить. Это будоражило и поднимало настроение.
Через полчаса я вошел в кабинет к доктору Новицкому, тому самому, который был первым специалистом в списке тех, кого я обходил во время диспансеризации несколько месяцев назад.
– Вы знаете, где сейчас работает ваш предшественник Долгих? – спросил я без предисловий.
– Юрий Леонидович? А зачем он вам?
– Хочу поговорить. Спросить, как он себя чувствует. И рассказать, как чувствую себя я.
Новицкий вывел на экран компьютера мою карту, что-то посмотрел в ней. Потом тяжело вздохнул и покачал головой.
– Вы были у него восьмого декабря, правильно?
Я растерялся.
– Ну… Наверное. Я дату точно не помню, но – да, где-то в начале декабря. У меня отпуск был с пятнадцатого января, это я хорошо помню, и хотелось успеть все документы оформить до того, как начнется гонка с отчетами. Конец года, сами знаете, как оно у нас. А потом каникулы до тринадцатого, никто не работает.
– Видите ли, Игорь Андреевич, вы, конечно, имеете полное право предъявить претензии. С этим я ничего не могу сделать. Но… Дело в том, что у Юрия Леонидовича погибла восьмилетняя дочь. Маленькая девочка. Ее сбила машина, когда водитель не справился с управлением и на огромной скорости врезался в автобусную остановку. Помните этот случай? Погибли два человека и еще четверо получили ранения и увечья.
Еще бы мне не помнить! Об этом весь город говорил. Я как раз дежурил в тот день и малодушно радовался, что страшное происшествие имело место не в нашем округе и мне не придется выезжать. Само по себе ДТП – не наша епархия, но при таких ситуациях нужно опрашивать свидетелей, выполнять поручения следователя, заполнять множество бумаг, и тут уж бросают все наличные силы.
Как раз на следующий день после того дежурства, в свой законный «отсыпной», я и отправился в поликлинику на диспансеризацию. Получается… Ох ты господи!
