– Желание? – с усмешкой подсказал Роман.
– Указание, болван! Желания наши тоже никого не интересуют.
О том, что посадить можно кого угодно, Дзюба отлично знал, ничего нового он от Барибана не услышал, и умение повернуть расследование туда, куда указали сверху или сбоку, не делало и не могло сделать Николая Остаповича «священной коровой». Выполнять этот фокус умели все поголовно, исключая, может быть, совсем уж молоденьких и неопытных следователей, проработавших меньше года. Стало быть, у этого малоприятного человека были в рукаве еще какие-то козыри.
Зарубин
Ощущение такое, будто ночи не было вообще и вчерашний день каким-то немыслимым образом превратился в день сегодняшний без пауз, сна и отдыха, хотя Сергей Кузьмич и дома побывал, и что-то, помнится, ел целых два раза, и даже поспал немножко. Вроде бы…
В голове царил не хаос, а вязкая непроваренная каша из обрывков информации. Обрывков было много, но засада в том, что сложить кусочки следовало таким образом, чтобы получилась не та картинка, которая на образце, а совсем другая. Такая, какая надо. Более того: на получившейся картинке должны прочитываться три разных сюжета. Это вообще реально или как?
Из отчета оперчасти изолятора следовало, что задержанный Матвей Очеретин в разговорах с сокамерниками никаких имен не называл, никакую группу не упоминал, зато много и страстно рассуждал о целях правосудия, о справедливости и о том, что правоохранительная деятельность давно оставила за бортом людей, ставших жертвами преступников, затем, спустя некоторое время, плюнула и на самих преступников и теперь занимается исключительно обслуживанием политической борьбы, а в оставшееся время – внутриведомственной грызней. Одним словом, за ночь в ходе внутрикамерной разработки ничего полезного для раскрытия двух убийств выявить не удалось.
Зато Антон Сташис вместе с прикомандированным из Восточного округа пареньком порадовали. Сопоставление списка соавторов статьи с данными телефона Очеретина позволило установить предположительный состав группы лиц, которые могут оказаться причастными к убийствам Леонида Чекчурина и Татьяны Майстренко.
– Димура Борис Владимирович, аспирант Стекловой, – перечислял Антон, глядя в свои записи. – Гиндин Илья Кириллович, научный сотрудник ВНИИ МВД, капитан полиции. Лазаренко Александр Сергеевич, социолог, уроженец Читы, в Москве проживает с шестнадцатого года. Четвертый соавтор, Выходцев И. А., в контактах Очеретина не значится, мы еще не успели его установить. Самым перспективным, на наш взгляд, является капитан Гиндин, у него может быть доступ к информации о расположении камер наружного наблюдения. Если Очеретина принять за исполнителя по трупу Майстренко, то Гиндин – явно один из организаторов.
Да что ж такое-то! Ну почему непруха всегда тянется неделями и месяцами, а удача хорошо если на полминутки задержится, а то и вовсе мелькнет – и ищи ее потом… Вот только капитана полиции до кучи не хватало для полного счастья. Потом сто лет перед собственной безопасностью не отпишешься. Но ведь сверху четкая команда прошла: лишних людей в проблему не вовлекать и в суть дела не посвящать. Интересно, как они там, наверху, себе это представляют? Требование держать язык за зубами и информацию не разглашать входит, так сказать, в пакет, то есть наряду с ненормированным рабочим днем и риском для здоровья и жизни учитывается в определении размера «оклада содержания», ну а толку? Мало ли какие требования предъявляются к идеальному полицейскому. Они и честными должны быть, и неподкупными, и физически хорошо подготовленными, и профессионально, только где ж таких взять?
В общем, Гиндина этого Илью Кирилловича нужно сховать куда-нибудь в дальний уголок до поры до времени.
– Про Гиндина ты ничего не знаешь, – произнес Зарубин ровным голосом, глядя в глаза Антону. – Ты не знаешь, и я не слышал.
– Да понял я, не дурак, сам думал об этом.
– Вишнякова предупреди.
– Уже.
Сергей Кузьмич помолчал, глядя в окно и горестно обдумывая новые вводные.
– А по Чекчурину наш задержанный не катит? Только по Майстренко?
– Не очень, физические кондиции не те. Но у нас в перспективе еще трое: Димура, Лазаренко и неустановленный Выходцев.
– Может, он потому и неустановленный, что в группу не входит? Тоже какой-нибудь профессор, типа Стекловой, например. Ответ из телефонной компании пришел? – недовольно спросил Зарубин.
– Пока нет, ждем. Как только получим – сразу сличим с записной книжкой.
Это давало надежду. Над статьей работали пять человек. То есть пять человек досконально знали печальные истории потерпевших Екатерины Гурновой и Александра Масленкова, а также имена виновных. Из этих пятерых один автор, профессор Стеклова, скончалась чуть больше месяца назад, трое других указаны в телефоне задержанного с именами и фамилиями, без всяких кличек и кодовых слов. А вот последний, некто Выходцев, в записной книжке Очеретина не значится. Записан под ником или вымышленным именем? Но почему? Почему он один записан не так, как все остальные? Или его данных вообще нет в этом телефоне, потому что для связи именно с ним Матвей пользовался другим аппаратом? Или Очеретин и Выходцев не перезванивались, а только переписывались в мессенджерах, не привязанных к номеру телефона? Одним словом, понятно, что этому Выходцеву следует уделить самое пристальное внимание.
– Ты хоть полчаса поспал? – спросил Зарубин, глядя с сочувствием на осунувшееся лицо Сташиса.
– Я-то поспал, а вот Витя Вишняков, похоже, всю ночь за компьютером просидел, искал инфу на авторов статьи. В семь утра уже здесь был, авторов статьи по базам пробивал да с телефоном Очеретина возился. В общем, Кузьмич, если что – мы готовы Очеретина нагнуть. И в суд есть с чем идти.
– Ну так иди и нагибай. Дзюба где?
– У следователя.
– Плохо. Один справишься?
– Могу Вишнякова подтянуть, он полностью в теме.
– Не надо пока, – покачал головой Зарубин.
– Почему? Кузьмич, у тебя, конечно, свои резоны, я с вопросами не суюсь, но ты же знаешь тактику…
– Я много чего знаю, Тоша. Но если Дзюбы нет – работай один. Не все понятно мне с этим Вишняковым.
– Тогда я Ромку подожду, вдвоем работать эффективнее.
– Я сказал – один.
Зарубин не сумел справиться со злостью, его слова прозвучали слишком начальственно, и Сергей тут же пожалел об этом. «Веду себя как урод, – подумал он. – Но не могу же я объяснять Тохе, что есть новые вводные от Большого, что генерала самого нагибают во все стороны и что версию о сплоченной группе нужно отрабатывать максимально быстро и максимально тихо. Ромка – проверенный, но ждать нельзя, хотя Тоха, конечно же, прав, такие вещи тактически грамотно проворачивать на пару, однако и Вишнякова привлекать пока опасно, он чужой, и его дружбан Есаков, вполне вероятно, не ошибается. Вернее, не ошибается начальник Есакова, который велел ему прощупать связи молодого опера. А вдруг у него и в самом деле кто-то есть на Петровке? Тогда утечка неизбежна. Черт, нехорошо получилось с Антоном… А выйдет еще хуже, потому что сейчас я его напрягаю под предлогом доказательств для суда, а сам-то знаю, что с этим в суд идти нельзя. А с чем можно? Не придумал еще. И неизвестно, как следователь себя поведет, у него репутация непредсказуемого человека. Головная боль вместе с геморроем».
