И вдруг эта девочка. Прямо из-за стоящего на остановке автобуса. В этом месте нет ни регулируемого перехода, ни обычного пешеходного, размеченного полосками. Кто мог ожидать, что какой-то ребенок кинется через всю трассу наперерез потоку машин?
То, что происходило дальше, Олег Литвинович или помнил совсем плохо, или не помнил вовсе. В памяти остался только леденящий черный ужас, накрывший его поздно вечером. Девочка, восьмилетняя Даша Винникова, погибла. Отец умер. Его, Олега, посадят.
Это случилось шесть лет назад. Олега не посадили, дали условный срок, приняли во внимание неосторожность самой Даши, грубо нарушившей правила, а также искреннее и деятельное раскаяние Литвиновича и признание им собственной вины: он превысил скорость. Родители Даши, оба врачи, повели себя по-разному. Мать проклинала Олега и желала ему скорой и мучительной смерти. Олег принимал ее слова как должное, ни на минуту не пытаясь оправдать себя. Виноват. Что тут еще скажешь? Отец же девочки, вопреки ожиданиям, на суде попросил проявить к виновному снисхождение и не наказывать его реальным лишением свободы. Олег, раздавленный случившимся и впавший в депрессию, вяло удивился. Ни на что большее у него не было сил.
Но после оглашения приговора он все-таки подошел к Винникову.
– Спасибо. Но почему?
– Я психиатр, – печально улыбнулся отец Даши. – Я знаю, в какой ситуации вы были, когда… когда это случилось. Наша с женой утрата трагична и невосполнима, наши страдания огромны, но это не значит, что больше никто, кроме нас, не страдает. Я говорил с вашей супругой, она рассказала мне и про бессонную ночь, и про переговоры, от которых многое зависело, и про звонок вашей матери, и про умирающего отца. Вы были в тяжелом стрессе. Поверьте, я как врач хорошо понимаю механизм того, что с вами происходило.
Он помолчал, потом внимательно посмотрел на Олега и добавил:
– Не только происходило тогда, но и происходит сейчас. Как отец я вас ненавижу. Но как врач я рад, что вы не попали в тюрьму. Вам нужна помощь. Надумаете – обращайтесь.
– Какая помощь? – растерянно спросил Олег.
– Моя. Или любого другого специалиста соответствующего профиля. Психотерапия, медикаменты. Подумайте об этом. Мой телефон у вас есть.
В тот момент эти разговоры показались Литвиновичу полной ерундой. Какая еще психотерапия? Какие такие таблетки? Из-за него девочка погибла, вот что важно! И папа умер, мама скорбит, болеет от горя. Маме нужно помогать, поддерживать ее, не оставлять одну, а Светка еле-еле справляется с двумя детьми, и ей Олег тоже нужен каждый день. На работе смотрят косо, видят, что с ним далеко не все в порядке, подумывают, наверное, не уволить ли. В компании нужны цепкие, быстрые, с хорошей реакцией, иначе бизнес не построишь, а Литвинович сейчас больше похож на подтаявший студень: дрожащий, ненадежный, с трудом держащий форму, ткни вилкой – и растечется по тарелке мутным неаппетитным желе.
Много чего вместилось в прошедшие шесть лет. Что изменилось? Родители Даши Винниковой развелись, потому что Дашина мама так и не простила мужу его речи на суде. Сначала были просто упреки, потом скандалы, а потом и непреодолимые противоречия. Олег Литвинович через пару месяцев после суда уволился из той компании, в которой мечтал построить хорошую, крепкую, долгосрочную карьеру, потому что отчетливо понимал: он не потянет, лучше не позориться самому и не подставлять других. Не потянет, потому что депрессия обволокла мозги вязкой тягучей жижей, мешая им шевелиться, поворачиваться, генерировать идеи, да просто запоминать самые элементарные вещи. Он пытался найти работу по специальности, но не такую сложную и ответственную. Нашел, но заметно потерял в доходах. Сидел в банке рядовым менеджером, зарплату получал тоже рядовую, но то был максимум, на который Литвинович оказался способен в состоянии непреходящего душевного мрака. Наверное, он и этого не смог бы, если бы не Светка, жена любимая. Подхватывала, когда он падал, поддерживала, когда еле-еле волок себя по жизни, утешала, когда впадал в полное отчаяние.
Олег не понимал, что с ним происходит. Потерял отца? Да, больно, но через два-три месяца уже не так, а через полгода… через год… Погубил восьмилетнюю Дашу Винникову? Да, ужасно, чудовищно, но ведь это не его дочь, не его утрата. Почему же никак не удается взять себя в руки, начать хоть какое-то движение вперед, испытать хоть какие-то чувства, ну ладно, пусть не восторг, пусть даже и не радость, но хотя бы удовлетворение?
В какой-то момент вспомнил о словах Дашиного отца: нужна помощь специалиста. Обратился к психиатру, не к Винникову, конечно, к другому, нашел через Интернет, у знакомых спрашивать совета постеснялся. Как и подавляющее большинство мужчин, рассказал доктору далеко не все, а в чем-то и приврал. Ему даже в голову не пришло, что говорить врачу неправду – глупо и опасно, особенно в тех случаях, когда твои слова невозможно проверить и подтвердить инструментальными исследованиями. Очень высок риск получить неправильный диагноз и, соответственно, неправильное лечение, которое хорошо если просто не поможет, а то ведь и навредит. Взял рецепт на таблетки, начал их принимать. Настроение вроде улучшилось, и засыпалось теперь легче, но на работе стал вязким, медленным, безразличным. Отупел. Препараты сильно ударили по мозгам. Ему дали понять, что долго терпеть жалобы от клиентов не намерены. Пришлось решать: или бросать работу, или отказываться от таблеток.
Таблетки Олег выбросил и к медикам больше не обращался, хотя жена настаивала на том, что нужно обязательно проконсультироваться. Говорила, что нельзя в один момент отказываться от таких сильных препаратов и ничем их не заменять, но он не слушал. Оказалось, что Света была права: начались беспрерывные скачки давления, появилась аритмия, вернулась бессонница. Работать становилось все труднее, один больничный следовал за другим. Его уволили.
Он бы пил, если б мог. Но беда в том, что у него была какая-то непереносимость алкоголя: Олегу становилось физически плохо буквально от первой же рюмки, то есть задолго до того, как наступит психологическое «хорошо». Головокружение, слабость, рвота и тяжелый сон подкашивали его куда раньше, чем приходили желанные расслабление и забвение.
Литвинович снова занялся трудоустройством, ездил на собеседования, но в итоге осел дома на хозяйстве. Рассеянный и безразличный, забывчивый и безынициативный сотрудник никому не был нужен. Двое детей и двое взрослых – большие расходы, жена нашла вторую работу и еще где-то полставки, Олег же, вялый и обессиленный, занимался домом и бытом, как мог. Он должен своей семье, поэтому «через не могу» заставлял себя вставать и делать то, что требуется. Он ненавидел себя за то, что не оправдал надежд, не стал для своей семьи опорой, стабильным источником благосостояния, превратился в обузу. Он больше не приносил радости ни любимой жене, ни любимым детям. И даже саму любовь больше не мог испытывать. Не чувствовал в себе ничего, кроме безысходного беспросветного мрака, и этот мрак высасывал из него последние силы. Олег испытывал отвращение к себе и хотел умереть, но понимал, что самоубийство не принесет близким облегчения, а, наоборот, добавит горя, ведь они не только потеряют сына, мужа и отца, но и станут мучиться угрызениями, корить себя за то, что не смогли помочь, удержать, вылечить. Он и так виноват перед всеми, зачем усугублять…
